Покой - [138]

— Я все время волновалась… Но ладно бы это! Я могла бы поссориться с Суатом в любую минуту! Но он совершенно неожиданно держался робко. Я очень боялась, что в следующую минуту мне придется вести разговор о том, как у нас идут дела. Но это все пошло только на пользу.

И Нуран загадочно улыбнулась. Мюмтаз смотрел непонимающе.

— Все это оказалось только на пользу; потому что я приняла решение. Мне надоели эти душевные метания. Да и мама теперь думает по-другому. А Тевфик-бей вообще только и делает, что упрашивает меня с утра до вечера. Они сегодня уехали в Бурсу. Пробудут там неделю. А мы пока сделаем свои дела. У Ихсана есть знакомые, они нам помогут все быстро оформить. Это придумал Тевфик-бей, он мне все время говорил: «Ихсан поможет вам все быстро уладить».

Какие-то странные опасения не давали покоя девушке несколько последних дней. Ей самой думалось, что, стоит потерять себя полностью в каком-либо мужчине, как она потеряет возможность на что-либо влиять. Ей казалось нормальным принимать мужскую дружбу ради какой-то работы, ради какой-то общей цели. Однако только это, для пустого развлечения…

— Сегодня вечером у Сабиха и Адиле вечеринка. Сабих будет устраивать прием в честь какого-то важного человека, который помогает ему в делах с фаянсом. Меня они тоже убеждали прийти. На этот раз даже сам Сабих… А я решила явиться сюда к шести, чтобы туда не ходить.

Мюмтаз еще не знал, какие сложности проявятся перед ним, однако, как бы то ни было, они с Суатом провели вместе целую неделю.

— Я пришла в шесть. Думала, поужинаем с тобой вдвоем где-нибудь или просто побудем вместе дома. Но тебя не оказалось, и я ждала без толку. А потом увидела всю эту одежду, поняла, что ты купил ее мне, надела; вот так…

Потом она нетерпеливо взмахнула рукой.

— Так! А как же ужин?

— Сюмбюль-ханым, конечно, накормила меня, но я ведь ждала тебя. Где ты был?

Мюмтаз вкратце рассказал, как он провел ночь, стараясь не задерживаться в своем рассказе на эмоциях и рассуждениях. Нуран слушала, качая головой.

Наконец она сказала:

— Все это полная бессмыслица. Но ты по-своему прав.

Мюмтаз сокрушался:

— Надо было мне пойти к Сабиху с Адиле!

— Раз уж мы решили пожениться, то все это совершенно неважно. Однако я должна сказать тебе что-то важное. Я потеряла ключи от дома… И боюсь, что их мог найти Суат. Суат знает о нашем доме. Все время бродит где-то неподалеку…

— Но раз уж мы решили пожениться…

— Да, дядя настаивает. Даже мать — и та настаивает. Но знаешь, я теперь боюсь…

Нуран стояла перед ним: в ярко-оранжевом чепкене[146], в темно-синем бархатном жилете, в оранжевых шароварах и в блеске золотого шитья она сияла, словно драгоценный камень. Ей самой наряд очень нравился. Она то и дело смотрелась в зеркало.

— Как тебе удалось самой так уложить волосы?

— Но в доме же есть расческа и зеркало? Сюмбюль-ханым немного помогла мне.

У Сюмбюль-ханым, несмотря на гнилые зубы, была добрая и милая улыбка. Она позволяла совершенно забыть о безумствах Суата, о депрессии Яшара и оказаться в совершенно другом мире.

— Нуран, а ты знаешь, что если кто-то сейчас тебя увидит, то решит, что ты из старинной сказки?

Нуран хотелось петь старинные песни-тюркю, принесенные из далеких краев, которым она научилась у своей матери и у бабушки.

Мюмтазу не верилось, что все это происходит с ним наяву.

— Как мы сегодня тебя назовем, Нуран?

— Меня устраивает мое имя… — сказала Нуран, а потом добавила: — Оказывается, у наших бабушек была очень даже неплохая жизнь! По крайней мере, наряжались они отлично! Ты только посмотри на эту красоту!

Нуран продолжала любоваться собственным отражением в зеркале, от которого никак не могла отойти:

— Это же настоящий Пизанелло[147]! Или лучше нет, наши миниатюры!

— Интересно, сколько стоит такое же новое?

Мюмтаз сказал, что никак не меньше нескольких сотен лир.

— Но мне кажется, что изготовить новое сейчас уже невозможно… Мастера, шившие такой наряд… — тут он вспомнил: один его школьный приятель с юга как-то раз изготовил у себя в городе войлочный плащ ко Дню Республики[148] меньше чем за пятьдесят лир.

— Потрясающе! — Нуран никак не могла перестать фантазировать о прошлом. — А ведь ко всему прочему, наши бабушки жили очень спокойной жизнью. Их так оберегали.

Мюмтаз с грустью посмотрел на девушку.

— Правильно, — сказал он. — Несмотря на все свободы, что мы вам дали, нам каждый день приходится вступать в игры с женским разумом — даже не с женским, а с девичьим. И каждый день нам приходится претерпевать столько несправедливостей!

Нуран покачала головой:

— Сейчас люди ищут не спокойствия, а того, чтобы жить своей жизнью.

Впрочем, тот вечер был вовсе не для того, чтобы тратить его на такие серьезные вопросы. Сюмбюль-ханым уже давно позвала их к столу. После ужина Нуран исполнила несколько старинных народных песен, которые вполне соответствовали ее одеждам. Оба они очень любили исполнителя народных песен — тюркю — Козана-оглу. При этом Мюмтаза огорчало, что Нуран не знает ни одной тюркю из Кютахьи.

Наутро они спозаранку пошли навестить Ихсана. Тот в домашнем халате разговаривал у себя в кабинете с двумя приятелями. Мюмтаз отозвал его в сторону и рассказал обо всем.