Покой мертвых - [2]

– Но откуда столько англичан?

– Прежде они в огромных количествах приезжали сюда и сходили в горах с ума. Немцы – те другое дело: готовились, снаряжались, тренировались, их вы на кладбище не найдете. Есть один русский, граф, но он был совершенно чокнутый, поэтому что ж тут удивляться. Говорят, был другом Толстого. Итальянцев, швейцарцев нет. Но вот англичане – те, нацепив на головы колониальные каски, отправлялись в горы с семьями, как на прогулку… Только подумать: а ведь они выиграли битву в пустыне против танков Роммеля[2].

К полудню послышались какие-то удары, протащили чье-то тело, девице пробило голову куском могильной плиты. Окровавленный кусок мрамора с прилипшими к нему светлыми волосами, лицо с открытыми глазами… И тут же неподалеку распростертый на земле тип: молчит, зубы сжал, рубашка разодрана. «Эти мертвые англичане», – повторяет он на все расспросы, и это почти все, что удается из него вытащить. Ах да, в рапорте отмечена одна деталь: поднимаясь в полицейский фургон, он произнес: «Элла, Элла, она мешала мне слышать тебя».

Я пытаюсь представить себе эту картину: как-то свести воедино тело, камень и кровь. Пахнет ванилью. Но от жары картинка дрожит. Пустое небо, пустой горный кряж, пустые горы. Те могилы, которые еще держатся, непременно развалятся, стоит ударить первым морозам; в любом случае верхнее кладбище вот-вот закроют, тем более после того, что произошло, все снесут, сровняют с землей – решение об этом было принято несколько месяцев назад, и, видимо, чтобы это наконец произошло, не хватало последней капли. Вечно одно и то же: выборы, почитание памятников… А на деле вокруг могил находят кучу презервативов. Не кладбище, а бордель какой-то. А теперь еще и убийство.

Следователи сдали рапорт, я бродил по кладбищу, словно в поисках того, что произошло: может, дело и было в том, что тому типу мешали расслышать Эллу.

Сторож другого кладбища, нового, того, что внизу – там все по линеечке, все зацементировано, есть автоматические водоколонки, – рассуждал так: «Может, эти разбившиеся некогда англичане обладают какой-то магией. Со всеми их историями с выходцами с того света, с телами, по ночам выходящими из могил?» На вид сторож был полный дебил, к тому же пил и не всегда стойко держался на ногах, так что не ему было подобрать ключ к этой истории. А вот что думал хозяин «Горловины»? Отель и кафе в его руках, там много чего рассказывают. Сам он, собственно, ничего не слышал, ничего не видел, кроме туристов, что наезжают летом – соломенные шляпы, шорты, пенистое пиво и в путь – вперед и вверх, – не заботясь ни о чем. А почему теперь нет альпинистов? – Мода прошла. Теперь им подавай вершины интернета, телевизоры в каждой комнате, чуть ли не в холодильнике. Тайна оставалась неразгаданной: лишь слова того типа, Элла, которому мешали тебя расслышать, да ветер, ведающий обо всем, и ничего не выдающий, – о чем-то все-таки говорили.

Вернись, Элла, голубка моя, расправь свои крылышки над моим сердцем. Чей это бред: мой или того несчастного сумасшедшего типа? Вернись, Элла. Право, кто это: я или он, извергающий из себя лавину всего, сидя за решеткой? Иные дни я проникаю в его плоть, слушаю изнутри его голос, вижу, как движется его язык во рту, ощущаю всю неизбывную тоску, которая живет в нем. Элла! Элла! – дрожит у него внутри. У нее был голос, оставляющий в воздухе шлейф, ее следы на снегу таяли. Бедняжка, не повезло ей, ведь она могла упасть туда, где много снега, где он не тает на солнце, где непроглядные ночи и утренники, в которых теряется память.

Это он, больной, ненормальный, притащил девицу на кладбище, привил ей интерес к надписям на могилах. Обычно хранивший молчание, он так хорошо рассказывал истории об англичанах-смертниках, о телах, летящих в пустоту, о головокружении в горах, о черепах, расколовшихся о голубые камни. Мой ли это голос или его – я уж и не знаю. Элла – в ветре, в запахе ванили, в альпийском пастбище. Служащий инженерной конторы нашел клок волос на шиповнике. В лаборатории его исследовали, оказалось, это волосы той блондинки, как будто и так не ясно было. Обо всем этом узнаю от забулдыги – кладбищенского сторожа. Он только посмеивается над полицией и химиками, он знает одно – по ночам на могилы стекается всякий сброд, и утром там полно всякой дряни – трусы, платки. Конечно, убирать-то не им.

– А вы никогда не подсматриваете?

– А чего прятаться? – недоверчиво отвечает сторож, от которого несет потом.

– Ну, чтобы застукать их, испугать.

– Вначале было дело. Но меня схватили полицейские из патруля и обвинили в порочных наклонностях, грозились лишить места. Думаете, просто работать в таких условиях?

– А эти двое были вам знакомы?

– Ну, если только это можно назвать знакомством…

– Они с вами разговаривали?

– Да нет. У них и без меня было о чем поспорить и подрать глотки.

– Они что, ссорились все время?

– Не все время, а… потом, стоило им закончить заниматься тем свинством, ради которого они сюда приходили. У дамочки была мания: еще не одевшись, в чем мать родила обходить обломки могил с блокнотиком в руках и записывать имена.