Покоренный Кавказ (сборник) - [208]

Слово «чеченцы» – позднейшее. «Говорят, что русские, – передает А. П. Берже, – живя в старину по Тереку и находясь в близких отношениях с монголами, знали язык их, говорили на нем и вообще привыкли к его звукам. Но когда вследствие движения из Нашихэ прибыло на плоскость племя, говорившее особенным наречием, то русские, слыша горловые и шипящие звуки, дали этому племени название чечетка, намекая на то, что пришельцы говорили как бы по-птичьи. „Они чеченят (щебечут)“, – говорили про них русские; отсюда название „чеченец“, и с ними вскоре свыклось и то самое племя, которое получило это прозвище».

«Достоверно, – говорит А. П. Берже в своем очерке „Чечня и чеченцы“, – что слово „чеченцы“ произошло от аула Большой Чечен, находившегося на берегу Аргуна у подошвы Сюир-Корта Чачани, одной из двух гор, возвышающихся на плоскости Большой Чечни и образующих между Грозным и станицей Воздвиженской так называемое Ханкальское ущелье».

Из горских народов Терской области следует еще упомянуть о кабардинцах, которые составляют отрасль черкесского племени.

Кабарда всегда была и есть поныне для горцев школа хорошего тона и манер. Все горцы Северного Кавказа заимствуют у кабардинцев форму одежды, вооружение и проч. Об обычаях и нравах Кабарды мы не будем говорить, потому что они тождественны с обычаями и нравами других горских племен. Можно только сказать, что кабардинцы – единственное черкесское (адыге) племя, не задетое выселением. Как известно, большая часть черкесов, о которых мы говорили выше, по окончании кавказских войн переселилась в Турцию.

Что касается гражданского устройства кабардинцев, то оно, как и у всех вообще западных горцев, было чисто аристократическое. У них были князья (пши), их было четыре главные фамилии: Кайтукины, Бекмурзины, Мисостовы и Атажукины; дворяне (уорки, или уздени), крестьяне и рабы. Отношения между сословиями были феодальные. Уважение к князьям в народе было так велико, что покусившийся на жизнь князя в прежнее время истреблялся со всем семейством. О податях не имелось никакого понятия; каждый владелец жил тем, что для него сделают крестьяне. Телесное наказание, как и у всех горцев, никогда не было известно. Рабы считались чем-то вроде несовершеннолетних членов семейства и держали себя независимо от своего господина, хотя тот и имел над ними право жизни и смерти. Раб исполнял беспрекословно то, что следовало, но для заявления своей нравственной независимости при разговоре с господином держался несколько грубого тона, хотя готов был в то же время стоять за него горой и не дозволил бы никому сделать на его счет ни малейшего заочного оскорбительного намека. Господин тоже остерегался требовать от раба чего-нибудь лишнего. Глубокое чувство справедливости, прирожденное горцу, поддерживало эти несколько непонятные для нас отношения.

Величественная и грозная природа Кавказа и ее необъяснимые для необразованного ума явления сделали горцев чрезвычайно суеверными. Почти каждая речка и каждое ущелье имеют у них своих духов и богинь. Пылкое воображение населило горы бесчисленным множеством сверхъестественных и таинственных обитателей и создало множество поэтических легенд.

Расскажем одну из них.

«На снеговой вершине Эльбруса есть громадный шарообразный камень, на котором сидит старик с длинною, до ног, бородою; все тело его обросло седыми волосами; длинные ногти на руках и на ногах похожи на орлиные когти; красивые глаза горят, как раскаленные угли. На шее, посредине тела, на руках и на ногах у него тяжелая цепь, которою он прикован к камню с незапамятных времен. Он был прежде близок к великому Тха (Богу), но задумал свергнуть его и был за то прикован к скале на вечные времена. Не многим удавалось видеть прикованного старика, а тот, кто хотел добраться до него во второй раз, погибал. Иногда он пробуждается от оцепенения, в котором обыкновенно находится, и спрашивает своих стражей: „Все ли еще растет на земле камыш и родятся ягнята?“ – „Растет камыш, и родятся ягнята“, – отвечают ему стражи. Великан, зная, что он осужден томиться до тех пор, пока будут расти камыш и родиться ягнята, с отчаянием рвет на себе оковы. Тогда земля дрожит от его движений; звук цепей родит гром и молнию, тяжелое дыхание – порывы урагана, стоны – подземный гул, а слезы его – та бурная река, которая с неистовством вырывается из подножия снежного Эльбруса». Очевидно, что это – измененный миф о Прометее, прикованном к скале Кавказа.

По кабардинскому преданию, на том же Эльбрусе обитает Джин-падишах, властитель духов и царь птиц, которому известно все будущее. Он также провинился перед Тха и знает, что тот в наказание ему пошлет из полуночных стран великанов, которые покорят его мрачное заоблачное царство. И вот в мучительной тревоге седовласый старец поднимается со своего ледяного трона и зовет со всех высей и из всех пропастей Кавказа полчища духов против ожидаемых великанов – русских. Когда он летает, то от ударов его крыльев трясется земля, поднимается буря, бушует море; иногда от трона царя, со снежной вершины, несутся плач и стоны, – тогда умолкают птицы, вянут цветы, подымаются потоки, горы одеваются туманом, трясутся и стонут скалы, гремит гром и все покрывается мраком. Порою же несутся гармонические звуки и пение блаженных духов, витающих над троном грозного владыки гор и желающих пробудить в нем покорность великому Тха. В это время исчезают облака с лазурного неба; снеговые вершины сверкают, как алмазы; ручьи тихо журчат; цветы благоухают и повсюду водворяются мир и тишина. Но грозный старик не внемлет зову небес, угрюмо глядит на будущее и ждет из преисподней помощи против великанов – русских.