Покорение Крыма - [192]

Девлет-Гирею претила горячность калги, но он тоже считал, что бей станет сговорчивее, если русские оставят орду.

   — Во имя Аллаха — иди, калга!..

Шабас атаковал Бухвостова решительно, но неумело, подставив весь свой отряд под картечные залпы единорогов. В считанные минуты он потерял до двухсот человек убитыми; раненых было в два раза больше, а побитых лошадей — до полутысячи.

Встретив такой дружный отпор, татары отхлынули назад, скрылись в балках. Там опытные аги, не слушая приказов калги, перестроили войско, обошли отряд Бухвостова с флангов и окружили плотным кольцом.

Подполковник, косясь глазом на скачущую по холмистой степи конницу, успел построить отряд в каре, выставив с каждой стороны по одному единорогу.

Теперь татары близко не подъезжали — выжидали, когда артиллеристы растратят порох, чтобы затем раздавить каре своей многочисленностью. Бухвостов, гарцевавший внутри каре, понял тактику неприятеля, крикнул пушкарям, чтобы стреляли пореже — надо было простоять час-полтора. (В начале боя он послал казака к едисанцам и верил, что они помогут).

Джан-Мамбет-бей, прислушиваясь к далёким выстрелам, скользко летевшим над ещё заснеженной степью, поднимал ближние аулы. Едисанцы на коней прыгали ловко, однако с места не трогались, глухо роптали. Некоторые в голос стали кричать, что нельзя выступать против единоверных.

Бей был стар, но в седле держался крепко — он резво подскакал к крикунам, взметнул над головой кривую саблю, воскликнул ломким голосом:

   — Вас поведёт Мамбет-мурза! А непокорных сам казнить буду!

Мамбет-мурза, младший брат бея, воздел руки к небу, затем длинно свистнул и, рванув поводья, бросил коня на звук далёких выстрелов. Едисанцы дружно двинулись за мурзой.

Монотонный гул тысяч копыт наполнил степной простор, прохладный ветер колко облизывал смуглые лица воинов, распирал грудь сырыми запахами пробуждающейся от зимней спячки земли. Волнующее, горячащее кровь чувство предстоящего сражения овладело сердцами едисанцев.

Их удар оказался неожиданным для татар и едичкулов — избегая большой сечи, Шабас-Гирей развернул своё войско и скрылся за холмами.

Бухвостов вздохнул с облегчением. Но когда к нему подъехал Джан-Мамбет бей, сказал озабоченно:

   — Уходить надо... Теперь в покое не оставят.

И предложил бею примкнуть к нему:

   — Отойдём к нашим границам!.. Там войско и артиллерия... Там не нападут!

Бей, которого больше заботили ногайские стада, чем жизнь русского начальника, отказался:

   — На границе не хватит корма... Орда останется здесь!

   — Ну и чёрт с вами, — тихо ругнулся Бухвостов, трогая коня...

Он выступил из своего лагеря 2 апреля. Выступил налегке: все запасы провианта, два десятка больных оставил в ретраншементе; и обоз не брал — лошади были истощены голодной зимовкой, а самых крепких поставили в артиллерийские упряжки. Охране, донским казакам из полков Платова и Ларионова, пообещал вернуться через несколько дней с достаточным числом телег для вывоза припасов и людей.

Бухвостов начал марш после полудня, но уже к вечеру об этом знал Шабас-Гирей. Ночью он собрал войско, подвёл его к ретраншементу и утром атаковал казаков.

На этот раз калга был осторожнее: вперёд не лез, по очереди посылал одну-две сотни, которые на полном скаку проносились мимо укрепления, осыпая оборонявшихся дождём стрел и пуль, и тут же возвращались назад.

Казаки дружно отстреливались из ружей, не позволяя татарам подступить к ретраншементу слишком близко.

Полковник Платов выбрал лучших лошадей, усадил на них двух казаков и послал за помощью: одного — к едисанцам, другого — к Бухвостову, который, по мысли полковника, должен был ночевать вёрстах в двадцати к востоку.

Джан-Мамбет-бей, услышав от казаков, что войско калги насчитывает до двадцати тысяч сабель, в помощи отказал и присоветовал сложить оружие. Бухвостов, напротив, развернул отряд, поторопился на выручку и поспел в самое время: казаки, расстреляв почти все заряды, потеряв убитыми и ранеными полсотни человек, готовились к сабельному бою.

Увлечённые атаками, татары не уследили, как Бухвостов, прячась за холмами и в балках, зашёл с тыла и внезапно ударил из единорогов.

Шабас-Гирей в растерянности завертел головой: с фронта выскочили казаки, с тыла секла картечь и пули, а на флангах показалась едисанская конница одумавшегося Джан-Мамбет-бея. (Стремясь загладить перед русскими вину за нерешительность, бей приказал своим воинам пленных не брать — рубить всех: и живых и раненых).

Потеряв полтысячи убитыми, войско Шабас-Гирея в панике рассыпалось по степи.

Два поражения подряд отрезвили Девлет-Гирея, сбили спесь — он велел до поры русских не трогать.

   — А с грязными едисанскими собаками я ещё посчитаюсь! — скрипнул зубами хан.

* * *

Апрель 1774 г.

В Петербурге, получив от Румянцева предложения великого везира, обсуждали, на каких условиях идти на мир.

   — Все константинопольские известия гласят, что новый султан, по примеру некоторых своих предшественников, передал всю свою власть великому везиру, — говорил Панин. — Ныне от Венского и Берлинского дворов мы имеем сильнейшие обнадёживания, что их министры при Порте общими силами стараться будут исходатайствовать, чтобы заключение самого мира было оставлено в полную диспозицию Муссун-заде. А поскольку известная теперь его склонность к прекращению войны должна усугубиться надобностью самолично присутствовать в Царьграде для учреждения в серале интриг против султанских фаворитов, что держат государя в совершенном удалении от дела, то можно думать, что Муссун потому и сделал первое предложение о беспосредственной между ним и Румянцевым негоциации... В сём предположении я наипаче утверждаюсь потому, что Венский двор для вящего предубеждения Порты велел ей — по нашему требованию! — объявить через Тугута, что мы, видя упорство Порты против всех наших кондиций, решили возвратить полученное от нас слово о княжествах Молдавском и Волошском и оставить их отныне единому жребию оружия.