Покончить с неприступною чертой... - [2]

– Кто? Петра? Да, прямо на восток от нас, вон за той грядой.

Он перестал петь, а только насвистывал.

– В России, – сказал я ему, есть сейчас очень популярная рок-группа, которая поет "Прощай Америка, где я не буду никогда..." Про "Красную скалу", наверно, из той же серии?

Мечты о недостижимом и недостигнутом?

Довале поглядел на меня искоса, перестал свистеть и несколько секунд что-то рассматривал на приборном щитке.

– Недостигнутом, говоришь? Я знаю человека, который ходил туда и вернулся живым. Он презирал границы, как, наверное, этот наш путешественник в Стамбул. Но сейчас время поганое, границы другие, чудаки тоже... Я был в "цанханим" всю срочную и до "Маhапаха"[5] – в милуим. В "Литани"[6] меня ранили и списали в пехоту, делать эти треклятые БАТАШи[7], прости Господи... Хочешь услышать легенду, в которой нет ни слова вранья?

– Конечно! А что нам еще делать 4 часа?

Быстро темнело. Мы надели свитера, включили фары и сели у колес на ящики из-под привезенного провианта.

Довале начал:

– Я бредил этими историями еще мальчишкой, а в "цанханим" услышал о многом из первых рук. Буквально. Знаешь, вот эти мины, – он показал на забор из колючей проволоки – установили здесь, в Араве, только в 68-м, когда ООП стала второй властью в Иордании. До этого здесь был проходной двор, особенно во времена мандата. Тогда в Петру ездили школьные экскурсии. Не только в Петру – по всей теперешней Иордании, Сирии, Ливану, Египту, даже по Ираку...

– Был такой Меир Горовиц, – продолжал Довале. – Родился в Герцлии в 1934-м. В 48-м его родители развелись. Меир с отцом вступили в кибуц Эйн-Харод. Мать и сёстры – в кибуц Бейт-Альфа, тут же неподалеку. В кибуце он поменял фамилию – стал hAp-Ционом. Осенью 1951-го они с сестрой Шошаной, которой тогда было 14 лет, решили обойти пешком вокруг Кинерета. Проблема была в том, что сирийцы восточный берег держали под контролем, несмотря на перемирие с 49-го до 67-го года...

– И что же? Вот так просто, ни с того ни с сего двое детей пошли на такое дело?

– Ты правильно сказал: "двое детей". Так на то ж они и дети! Наши газеты так и писали "двое детей", хотя Меиру было уже 17 лет... Это потом, когда сирийцы их отдали обратно, за двоих своих офицеров. А когда захватили – пытали будь здоров, как взрослых! Целый месяц допрашивали их как шпионов...

– Да-а... Не сиделось евреям дома в 50-е годы... В России тоже песенка такая была:

Меня моё сердце

В тревожную даль зовёт...

– Не сиделось и не сидится. Тогда ходили в Петру, Литани, Вади Кельт, Хеврон; на Хермон поднимались... А сейчас – смотри: как отслужил солдат срочную – сразу шасть в Индию, на Дальний Восток, в Латинскую Америку... Это называется "тармилаут": тармиль, ранец или сумку свою солдатскую на плечо – и пошёл!

– И не началось оно в 50-е годы, – продолжал Дов, послав щелчком далеко в песок окурок сигареты, – "вдруг, ни с того, ни с сего", как ты сказал. Я же говорил, в 20-30-е годы в Петре побывало много туристов из еврейского Ишува. Но, ты знаешь что... цабарим среди них почти не было. В основном это были восточно-европейские сионисты: русские, поляки... Они были в поиске...

– В поиске чего?

– Ну, в поиске контакта, единения какого-то с новой землей... совместить своё детство, хедер в местечке с природой Эрец-Исраэль. В общем, сродниться с новой родиной, соединить прошлое и будущее... А вот поколению 40-х, "поколению ПАЛЬМАХа", это уже не нужно было. Им не так важно было знать Страну, как ощутить свою власть над ней. Например, свою возможность добраться до любого ее уголка. Англичанам это, конечно, было как серпом. Мандатные власти ограничили свободу перемещения евреев по Эрец-Исраэль. Ишув наш организовал тогда "масаот ПАЛЬМАХ" - длительные походы еврейской молодежи по Иудее и в Негеве. – это уже не только туризм и идеология, но и военная подготовка! Большинство ходивших в Петру в 50-е годы (кроме Меира) тоже были пальмахниками. После провозглашения Израиля ПАЛЬМАХ был распущен. ЦАХАЛ таких культпоходов, конечно, не устраивал, но одиночки продолжали свои путешествия, стремясь к новым "рекордам". Правда, линии перемирия 1949 года сильно мешали им, вот и пришлось залезать за "Зелёную черту"...

Довале замолчал. Полез в сумку, достал оттуда флягу и сделал несколько глотков. Вокруг нас была уже полная темнота.

– Эта линия нас душила. Мы все чувствовали невозможность, ненормальность этой ампутации. Башан – у сирийцев, Гуш Эцион, Йерушалаим со Стеной – всё это захватила Иордания… Знаешь, Арик Лави поёт еще одну песню – как раз на эту тему, "Песня Эхо".

Довале стал тихо напевать:

Утро взошло в синеве золотой,

Я, дыша глубоко, шёл тропинкой крутой,

И пел навязчивый куплет:

«Ах, что за синь!»

А эхо с Башана мне пело в ответ:

«Ах, что за синь... за синь... за синь... за синь!»

Лютое солнце как молотом бьёт,

Не видят глаза, заливает их пот,

Все силы истощены...

«Как я устал!»

И древние камни священной Стены

Кричат: «устал... устал... устал... устал…»

Вечер унёс изнурительный зной,

Я брёл по холмам и посадке лесной,

И песня катилась под склон:

«Я здесь один...»

И эхом ответил мне Гуш Эцион:

«Один... один... один... один... один...»