Поклонись роднику - [17]

— Ой, это ты! Чего вдруг?

— Я-то ничего, а вот ты что сидишь назаперти?

— Да так… Ушла в тот конец считать фуфайки да галоши, — врала Валентина и, стараясь совладать с собой, принялась лузгать семечки.

— Скажи, чего бы ради Пашкин кобель привадился тут у порога?

— Кто его знает?

Скоро ему надоело пытать жену вопросами, грохнул по обшарпанному столу кулаком, скомандовал неожиданно:

— Пашка, сучий сын, выходи!

— Да ты что?! Никого нет.

— Ах, нет! Сами найдем этого клиента.

Николай решительно шагнул за стеллажи, а в это время Пашка прошмыгнул в дверь, но был замечен.

— Стой, денной вор! — крикнул Баранов и, настигнув беглеца уже на улице, сбил его подножкой.

Едва успел тот приподняться, как получил хлесткий удар по зубам. Пашка парень нахальный, да и покрепче Баранова, а нелегко оказалось сдержать такой яростный напор. Дрались беспощадно, перекровенились, задышались, как петухи: сначала выкрикивали угрозы, после уж голосу не хватало. Валентина испуганно металась вокруг них:

— Коля, уймись ты наконец! Что вы делаете? Пашка, перестань! Ой, беда!

Ее не слушали, глухо топтали сапогами землю, загнанно дышали. Тарзан еще взбеленился, все хватал Николая за брюки, даже укусил раза два. Хорошо, хоть склад находится не на виду, за зернотоком. И все-таки на шум-гам прибежала тетка Дарья Копылова, у которой было какое-то чутье на подобные события. Смело вклинилась между драчунами, принялась совестить их:

— Опамятуйтесь! Что вы делаете — на убив бьетесь? Пашка, окаянная твоя сила, уймись! Кому сказала? Стой! Ой, батюшки!..

Ей удалось оттеснить Пашку. Николай, страшный в своем растерзанном виде, приступил к жене:

— Теперь твой черед.

— Коля, не надо! Коля, не виновата я! Это Пашка зашел и запер дверь, — Валентина пятилась от него в склад.

— Долго ли я буду терпеть твои проделки, зараза?!

И такая ненависть к жене вспыхнула в нем в эту минуту, что, кажется, кровь вскипела: схватил подвернувшуюся электроплитку, ударил ею Валентину по голове. Та упала и не шелохнется.

— Ой, что ты натворил! Ой, господи! Ой, Колька, бедовая твоя голова! Не насмерть ли зашиб? — запричитала, суматошно всхлопывая руками, вбежавшая Дарья.

— Туда ей и дорога! — выпалил в сердцах Николай и, тяжело мотаясь, вышел на улицу. На душе была такая черная пустота, что впору бы пойти к Сотьме да утопиться. Он направился на край села, очутился в перелеске и здесь как-то потерянно опустился на землю и, обхватив руками голову, словно окаменел…

Когда вернулся в село, узнал, что жену увезли в больницу в Покровское: видать, перестарался вгорячах. Шевельнулась жалость и к ней — слава богу, жива. Самому тоже пришлось сходить в медпункт, сделать укол против собачьего укуса.

Под вечер привел из садика сыновей. Те, обрадовавшись воле, сразу убежали гулять. Глупые, еще не понимают, что драма в доме. Николай не знал, куда деть себя. Побродил по дому, тошно было находиться в собственной избе. Вышел на крыльцо, сел покурить на приступок. Не было в его жизни столь черной минуты.

Солнце стояло еще высоко — весенний день долог. По двору зеленела муравистая травка. Ветерок перебирал первородную, свежую листву на березах, покачивал флюгерок на одной из соседских крыш. Тянуло резким запахом дыма: кто-то сжигал мусор на огороде. Завтра бы можно истопить баньку, поотдохнуть денек-другой, закончив сев. Все бы хорошо, да вот…

Подошел Василий Егорович Логинов. Большой, усатый, неторопливый в движениях, он сел рядом с Николаем, поразглядывал его припухшее после драки лицо с подбитым глазом и ссадиной на носу, спросил сочувственно:

— Ну что, голова кручинная? Тяжко?

— Вот, Василий Егорович, какая дрянная история вышла. Поди, знаешь?

— Как не знать: такие вести не лежат на месте. Беда с этим ветрогоном Пашкой.

— Убью я его, паразита, — с дрожью в голосе произнес Николай. Смаргивая навернувшиеся слезы, он прерывисто, со всхлипом затянулся табачным дымом.

— Это, парень, не годится: в тюрьме напаришься, и о ребятишках подумай. Выбрось такие мысли из головы! Прежде всего надо жену воспитывать.

— Уже воспитал: увезли в больницу в район.

— Тоже не выход…

— Подвела меня Валька, не живется ей по-людски. — Снова всхлипнул. — С Никаноровым путалась, тот уехал, так на тебе — еще хахаля заимела.

— М-да… Вроде бы всем хороша баба, а поди ты… — рассуждал Василий Егорович, не зная, чем утешить Баранова.: — Как говорят, бела береста, да деготь черен.

— Ведь трое ребят, Василий Егорович! О чем она думает? Я вот кину сейчас веревку на балку, тогда небось спохватится. Разве это жизнь?

— Не горячись, а то наделаешь глупостей, — Логинов положил тяжелую руку на плечо собеседника. — В жизни, брат, всякое бывает, надо держаться.

В таком взвинченном состоянии нельзя было оставлять Николая. Василий Егорович поразмышлял и, придавив каблуком окурок, предложил:

— За тещей надо послать кого-нибудь.

— Без нее обойдусь, только разругаемся.

— Нет, не обойдешься. Она ребятишек и накормит и спать уложит. Лучше, пожалуй, сам дойду до нее.

Ушел. Чем приглашать тещу, лучше бы сам подольше посидел. Хорошо, что в момент отчаяния рядом оказался такой рассудительный, спокойный и сильный человек, мнение которого авторитетно для каждого белореченца…