Поклажа для Инера - [54]

Отец не стал ни о чем спрашивать, только приказал негромко:

– С коня не слезай, прямо домой. Бабушка там… – Не договорил, махнул рукой и, круто повернувшись, ушел.

Бабушка встретила меня у порога, обняла, заплакала, молча завела в дом. Мое долгое отсутствие извело ее, она пообещала принести в жертву святому Хыдыру две лепешки, если я вернусь. Все это я услыхал от нашей соседки Кюмюш, которая пришла к нам утешить бабушку.

– Эзиз, разве нельзя было предупредить? Вспомни, как погиб твой дед. – И после паузы Кюмюш тихо добавила: – Бабушка и так напугана пустыней.

Конечно, я поступил нехорошо. С другой стороны, скажи, куда я собираюсь, разве отпустили бы меня? Эх, жаль, не догадался предупредить, на всякий случай, Сапара или Хомматджу. Да кто знал, что так обернется?

Вечером отец все же поинтересовался, куда я ездил. Я рассказал про Гоша дервезе и пообещал, что теперь наша бригада будет победительницей. Отец вообще-то нечасто смеялся, но сейчас улыбка сама собой тронула его губы. Наверное, чтобы я этого не заметил, он поспешно отвернулся. А бабушка запричитала, покачивая головой:

– Ох, чуяло мое сердце, он придумает такое!.. В нашем роду все хороши. Бородатому всю жизнь твердила: брось своих коней, не ходи в пустыню. Да разве послушался? Теперь бы аксакалом был, на внуков радовался. Э, да что говорить… Господи, хоть бы с вами, живыми, ничего не случилось!

Потом, вспомнив про внука Язгуль эдже, принялась ругать нашу учительницу истории.

– Акмурадик вон, совсем еще ребенок, а туда же: вырасту – поеду в Индию, как поэт Махтумкули. Язгуль, бедная, ему: “Индия далеко, куда же ты поедешь?”. А он ни в какую: “Должен и все! Не могу, говорит, не посмотреть Туркменские ворота”. “Ладно, поезжай, но когда взрослым станешь. – “А если вдруг сейчас сбежит в эту самую Индию? – Язгуль боится очень. А виновата во всем, оказывается, младшая невестка чабана Аллаяра. Выучилась в Ашхабаде и теперь забивает головы детям бог знает чем. Современные, они все чересчур грамотные да языкастые. Помните, что случилось в прошлом году с сыном Назара Ешана? Сел на отцовский трактор и свалил каменную плиту с письменами, что в голой степи. Когда же спросили, зачем ему это понадобилось, ответил: “Памятник врагу не должен стоять на нашей земле». Небось, и тут учительница Мехриджемал постаралась. На уроке истории повела класс в степь, к камню, прочитала надпись на плите и объяснила, что памятник этот поставлен завоевателем на могиле своего воина. Ну что ты после этого сделаешь? Чего ж мальчишку ругать? Разве сам бы додумался до таких вещей? Ох, дети, дети…

Закончив говорить, бабушка добрыми и чуть грустными глазами смотрит на моего брата. Тот носится, как угорелый, по комнате, топает, с шумом передвигает стулья. Если окликнешь его, обязательно остановится, оглядит тебя с улыбкой. В этот момент замечаешь, до чего он похож на нашего отца.

– Покататься на лошадке хочешь? – спрашиваю я.

Брат принимается неразборчиво лопотать, показывает рукой в направлении стойла. Потом снимает с качалки подушку, тащит ее на середину комнаты и садится верхом. Лицо бабушки, пьющей чай, остается спокойным. Но когда, разыгравшись, брат начинает стегать свою подушку все сильнее, чаще, – будто настоящий конь у него под седлом! – бабушка глубоко вздыхает.

А может, опять со здоровьем у нее нелады? Уже несколько лет из-за радикулита не показывается бабушка на хлопковом поле. Вконец замучила ее эта болезнь. И все же нынешним летом, когда отца назначили бригадиром, она не удержалась, собрала несколько полных фартуков. После долго кряхтела, грелки себе ставила.

Вообще, все наша бригада трудилась на совесть с раннего утра до темноты. Казалось, руки насквозь пропитаны липким соком хлопчатника. Мы делали все возможное, чтоб поддержать авторитет отца, чтоб ему не было стыдно перед руководством колхоза. Но хотя и собрали хлопка больше, чем в прошлом году, все-таки оказались в числе пяти бригад, не выполнивших плана.

В день, когда это окончательно выяснилось, отец – теперь уже бывший бригадир – вернул Гырата в колхозную конюшню. Конь ему больше не полагался. Зная, как меня это расстроит, он накануне ничего мне не сказал, а коня отвел днем, до моего возвращения из школы. Я понимал, что рано или поздно это случится и все же надеялся до последнего. Но напрасно: в стойле было пусто и такую же пустоту ощутил я в своей душе.

Не скрою, мне было обидно и за отца, но, в конце концов, потерять должность – беда не самая страшная. Человек, разбирающийся в технике, не пропадёт, а отец мой как раз из таких.

Раньше он был бригадиром у трактористов. Маленький, я не раз наблюдал, как поломавшийся и отбуксированный на край поля трактор от одного прикосновения отцовской руки, точно по-волшебству, вдруг с ревом рвался обратно в поле. Трактористы пили воду из промасленного ведра, и я тоже пил, сдувая с поверхности воды радужные пятна. Потом меня брали в кабину, и мы вместе пахали землю.

Помню, отцу достаточно было услышать звук работающего мотора, чтобы определить, кто сидит за рулем трактора. Иной раз, если звук этот ему не нравится, он начинал ругать водителя: