Поклажа для Инера - [48]

– Про корову не забудь, – раздается из окна голос бабушки, – смотри, задай ей травы побольше. От твоего коня и глупых ослов какой прок, а она, буренка, кормилица наша.

О черной корове, неповоротливой, медлительно-важной, заботится, в основном, бабушка. Просеет муку, а оставшиеся в сите отруби соберет в отдельную миску и – корове. Интересно, думает бабушка о ней столько же, сколько я о своем Гырате?

Пожалуй, нет, ведь даже в школе на ураках у меня не выходит из головы наш конь. Я мысленно представляю, как он перебирает копытами, стоя на привязи, вижу, словно наяву, как непокорно встряхивает гривой, а иногда, закрыв глаза, галопом скачу на нем по самой широкой улице нашего аула…

Однажды на уроке туркменского, прочитав предложение, которое я написал на доске, учитель усмехнулся:

– Скажи, пожалуйста, можешь ты что-нибудь придумать без Гырата?

Сперва по рассеяности я не понял, уставился на доску, выискивая ошибки во фразах: “Мой Гырат – мои крылья» и “Из Фарангистана доносится голос Гырата». Все вроде бы правильно… Класс уже начал хихикать. До меня вдруг дошел смысл слов учителя, я быстренько стер с доски написанное и – замер в растерянности. Разве придумаешь вот так сразу что-нибудь новое, да еще, чтобы оно не имело отношение к Гырату? “Мой папа работает в колхозе трактористом»… Нет, это я уже не раз писал и разбирал на классной доске. К тому же, теперь он бригадир. Но не сообщишь ведь об этом во всеуслышание, как-то неловко, еще подумают – хвастаюсь. Что же делать? Хорошо, тут спас меня прозвеневший звонок. Урок туркменского был последним в тот день, и я, чуть не забыв в парте портфель, первым выбежал из школы: здорово все-таки получилось, во-первых, плохой оценки не заработал, а во-вторых, скоро опять увижу моего Гырата!

Каждый день я прогуливаю коня, еду с ним на водопой. Он, бедняга, мается в стойле, как и человеку, ему нужен простор, нужна дорога. Будь моя воля,

я б его поил часто-часто, однако ему хватает одного раза в день. Сколько ни свисти, пить не станет, если уже утолил жажду. Понимает, должно быть, что это моя маленькая хитрость, что меня просто тянет проехаться на нём лишний раз.

И окружающие, кстати, это тоже понимают. Только выеду за ворота, кто-нибудь непременно да спросит:

– Куда собрался, Эзиз?

– К Дербентскому арыку. Коня хочу напоить.

– Да ты сегодня уже поил его.

– Ну и что? Жара какая, пить всем охота.

– Думаешь, у твоего коня внутри рисовое поле? Хватит ему воды.

Говорят мне это, а сами, чувствую, с трудом улыбку прячут: когда проезжаю по аулу, я похож, наверно, на свирепого цыпленка, вылупившегося из яйца в отсутствие матери.

Как-то мне довелось увидеть такого. Играя с ребятами в прятки, я забежал за сеновал и там спугнул курицу-наседку. Она вскочила с яиц и закудахтала беспокойно, будто зовя на помощь. В этот момент одно яйцо вдруг треснуло, потом раскололось на две половинки и в нижней появился цыпленок. Скорлупа была похожа на маленький белый кораблик, а крохотный живой комочек – на его капитана, приплывшего издалека и повстречавшего невиданный сказочный остров.

Некоторое время цыпленок с чувством достоинства, даже превосходства, осматривался по сторонам, а затем, по-видимому, придя к выводу, что жить здесь можно, не торопясь ступил со своего белого кораблика на землю…

Вернувшись из школы, я прямиком отправился к Гырату, но его в стойле не было: болталась пустая привязь. Я огорчился. Ослы, увидев меня, зафыркали, прося корма. Телка же, у которой быстро вырастали рога и которая с каждым днем все больше походила на мать, набрав побольше воздуха, лишь с силой выдохнула его.

Перед каждым животным лежали почти нетронутые кучки сена. Это было делом рук бабушки. Она и нас учила щедрости:

– Зимой не жалейте корма, сытой скотине и холод нипочем. – Она пеклась на только о корове. – Говорят вот, осел глупый. Да я и сама непрочь иногда поворчать, какой, мол, прок от него. С другой стороны, как без осла? Чтоб вязанку дров привезти, надо у кого-то одалживать. Ну, раз попросишь, два, а потом…

В соседние аулы к родственникам бабушка, как правило, ездила на осле. Раньше и меня брала с собой. Если мы приходили в дом, где родился мальчик, бабушка, показывая на розовенького карапуза в пеленках, непременно желала такого же чудесного крепыша-внука моему отцу; если поздравляла с невесткой, то никогда не забывала прибавить:

– Пусть и нашему Эзизу достанется такая же умная, речистая, здоровая и красивая!

Раньше я просто не понимал, о чём идёт речь. Но став постарше, стал стесняться этих разговоров. Мне они были не по душе. Однажды я отказался отправиться с бабушкой на свадьбу к какой-то ее дальней родне.

– А Союн с нами едет, – сказала она, рассчитывая привлечь меня компанией с приятелем-сверстником.

– Ну и пусть. А я не хочу. Опять начнешь там мечтать о невестке.

Несколько женщин, собравшихся у нас, чтобы ехать вместе с бабушкой, так и прыснули со смеху.

– Эх, сынок, – почему-то грустно улыбнулась бабушка, – придет время, поспеет плод, и девушки станут для тебя слаще многого, а уж та единственная, которую ты выберешь, покажется милее отца с матерью. И дай мне бог дожить до того времени и поглядеть на тебя. А что нынче не желаешь ехать – не беда.