Поклажа для Инера - [46]

Вот так и я, мне тоже не хотелось огорчать бабушку. Каждое утро, позавтракав, я торопился в Камышовую балку, на северо-восток от аула. По правде говоря, я готов был бежать туда, не взяв ни крошки в рот, но бабушка бы расстроилась.

– Сынок, куда ты так спешишь? Воду, что ли, на тебе возят? – иной раз удивлялась она.

Тогда я принимался усиленно жевать, делая вид, будто ем с большим аппетитом. Ее глаза вмиг веселели:

– Так, так, сынок, молодец. Чтоб долго не проголодаться. Небось на весь день убежишь?

В нашей семье только маме не нравилось, когда я просыпался ни свет, ни заря. Она считала, что это вредно для ребенка.

– Тебе что, в колхоз на работу? Ну, и спал бы себе, пока солнце не поднимется над домом, – время от времени ворчала она и следом обязательно прибавляла, что желает мне счастливого беззаботного детства, которое, увы, не успеешь оглянуться, – пройдет.

Мама, когда была маленькой, рассказывают, очень любила поваляться в постели, и однажды ее отец, вернувшись с работы на обед, даже испугался, что полдень, а она спит так крепко, хоть из пушки стреляй; крикнул жене: “Эй, посмотри, твоя дочь дышит?».

Впрочем обо всем этом я забывал, едва только выходил их дому. Я спешил в Камышовую балку, я бежал туда! Там пасся скот нашего аула. Летом после полива в низину сгоняли лишнюю воду. Влаги было достаточно, поэтому до самой поздней осени подножный корм здесь не переводился.

Чего только ни увидишь на этом небольшом зеленеющем пространстве земли! Вот мирно пасется черноухий чабанский верблюд, зашедший отдохнуть из пустыни, а рядом ослы с седлами на спинах прячутся от своих хозяев. Островки бараньих отар, еле видные в высокой траве, издали похожи на стаи диких плавающих уток. Корма хватает всем, и потому здесь не встретишь поджарых, со слезящимися голодными глазами животных, как в загонах наших малджелладов – они уводили чужой скот (под предлогом, что он, якобы, забрел на хлопковое поле) и сутками держат его без пищи.

Но главное, что влекло меня сюда, были, конечно, лошади. В Камышовой балке кое-кто оставлял их на привязи, и если явиться спозаранку, можно было увидеть довольно много лошадей, целый маленький табун. Ну, а опоздаешь – когда уж каждый успел ускакать на своей в поле или по делам, – застанешь только одну, Моммада ага. Она была первая, с которой я подружился.

Иногда я подходил и давал ей сахар, припрятанный украдкой от бабушки во время завтрака. Как-то, заметив мою хитрость, бабушка рассердилась:

– У нас нет столько сахара, чтоб его животным скармливать. Это тебе не камень или глина, за сахар деньги надо платить. Посмотри, с каким трудом твой отец зарабатывает их, с утра до вечера на тракторе.

Хочешь сам есть – пожалуйста, на здоровье, а лошади твои как-нибудь обойдутся и без сладостей. Ишь, богач какой выискался! Добренький за чужой счет.

И все-таки, если удавалось, я продолжал тайком уносить сахар. Серая лошадь жадно припадала длинными губами к моей ладони, на которой лежал небольшой кусочек сахара, и мне казалось, она проглотит вместе с ним мою руку. Я пробовал класть лакомство на землю, но тогда она словно бы не замечала его. “Это собаки подбирают еду с земли», – говорил ее укоризненный взгляд. Сахар ей надо было непременно поднести на ладони, как на блюдце, иначе он так и оставался пылиться у ее копыт, весь облепленный муравьями или раскрошившийся от влаги.

Хозяин серой лошади дядя Моммад на фронте потерял ногу. Служил он в кавалерии, да так и не расстался с седлом после войны. В самом деле для человека с деревянным протезом лошадь – незаменимый помощник и друг, без нее, можно сказать – никуда.

Из камышовой балки серую лошадь забирали младшие братья Моммада – Гек и Асман, оба лихие бесшабашные наездники. Не успеют привязь собрать, как уже – в седле и ну давай пинать лошадь в живот! Бедная, она стрелой несется через вспаханное поле. Зато лишь въедут в аул, сразу придержат поводья и дальше уж движутся спокойным мерным шагом, не трогая животное. Знаю, если примчаться на полном скаку, дядя Моммад задаст трепку. По крайней мере, проворчит недобро: “Что, за тобой шайтан гонится?».

Если же братьев нет дома, за лошадью в балку является сам хозяин. Я узнаю его издали по походке: он хромает на правую ногу. Подхожу и вежливо здороваюсь с ним. Он приостанавливается, отвечает приветливо:

– Доброе утро, племянник. Кони как, не запутались снова?

Смущенная улыбка сама собой возникает на моем лице. Совсем недавно к дяде в гости приехал один его знакомый, Кара, который тоже привел на ночь свою лошадь в балку. То ли этот Кара не умел как следует завязывать узел “гондубаг», то ли, второпях, просто небрежно закрепил веревку на два хлипких узелка, – как бы то ни было, лошадь его отвязалась и начала брыкаться со стоявшей рядом лошадью дяди Моммада. Вскоре обе запутались в своей привязи, и утром, придя в балку, я застал их растянувшимися и хрипящими на земле. Веревки, точно змеи, цепко опутывали их тела, морды и ноги. Я сразу поспешил обратно в аул звать дядю Моммада.

Выслушав мой рассказ, он немедленно разбудил младших братьев. Те, еле разобравшись спросонья в чем дело, кинулись к месту происшествия. Дядя, со своим протезом, подоспел туда позже, вслед за мной.