Покинуть Париж и уцелеть - [29]

Присев на скамейку, Полина посмотрела вверх, пытаясь определить, за каким из окон готовит ужин Роман, и снова погрузилась в размышления. «Может, сам Шемес убил Марину за измены, а теперь рыдает как сумасшедший, делая вид, что раздавлен горем?» – она поджала губы и покачала головой. Какой смысл Шемесу устранять Марину физически, если можно развестись? Тут же вспомнились брошенные Аллой слова, будто она все еще приходится женой Шемесу. «Как такое может быть? Марина носила обручальное кольцо. И я присутствовала на церемонии бракосочетания. Черт! Это было венчание, но не гражданская регистрация». Полина нахмурилась, вспомнив, что современные правила Русской православной церкви не позволяют венчать людей до регистрации их брака в загсе. Якобы это делается, чтобы убедиться, серьезны ли намерения брачующихся. И тут же усмехнулась своей наивности. Не сама ли она несколько раз устраивала подобные «венчания без штампа» для клиентов VIP-life concierge? Помнится, один особо предприимчивый господин обвенчался и с женой, и с любовницей, правда, сделал это в разных городах во избежание слухов. А уже через полгода попросил Полину организовать недельный отпуск в Индийском океане для себя и очередной подруги, которая на островах превратилась в «третью» жену, посадив вместе с «супругом» кокосовую пальму как символ вечной любви и произнеся свадебные клятвы, переставшие действовать сразу же после приземления самолета в Домодедово. Но если Шемес и Марина фактически не были женаты, то почему Марина об этом и словом не обмолвилась? На правду в словах Аллочки указывало и то, что Марина не сменила свою девичью фамилию, так и оставшись Маргулис. Однако это не имело никакого отношения к ее самоубийству.

«А если Маринку застрелил любовник? – пронеслось в голове. – Тот, с которым я видела ее в Люксембургском саду?» Полина встревоженно вскочила, но быстро остыла, понимая, что напрасно накручивает себя. «Поговорю с Шемесом, когда он протрезвеет, – решила она и направилась к дому. – Пусть объяснит, кто загадил ему голову подобными нелепыми предположениями». Поднявшись наверх, она бесшумно открыла дверь и, присев на мягкий пуф, с улыбкой прислушалась к мелодии, разносившейся по просторным комнатам. Роман с чувством подпевал барышне, жалующейся миру на неудачи в любви, затем выглянул из кухни, почувствовав, что находится в квартире не один, и виновато проговорил:

– Прости, сейчас выключу.

– Зачем? – удивилась Полина. – Я не в трауре.

– Но… – замялся Роман. – Ты злишься на нее. Это пройдет, – уверил он, помогая снять шубу. – А теперь – ужинать.

Полина вспомнила о Шемесе, который лежал на полу в рвотных массах, и, тяжело сглотнув, покачала головой.

– Я не голодна. Но от бокала вина не откажусь.

* * *

Глеб протянул мокрое полотенце Андрею Адамовичу, которого несколько минут назад вывел из ванной комнаты и уложил в постель. Шемес протер лоб и подбородок, с облегчением откинул голову на подушку и глубоко вздохнул.

– Неловко перед Полиной, – дрожащим голосом проговорил он. – И перед тобой.

– Выпишете мне премию. Большую, – добавил Глеб, вспомнив, как долго возился с боссом в ванной, а тот, вместо того чтобы с благодарностью позволить себя умыть, отмахивался всеми конечностями и плевался оскорблениями.

– Непременно, – пообещал Шемес и еще раз с наслаждением протер прохладным полотенцем лицо. – Что я наговорил ей?

– Завтра узнаете, – Глеб подошел к Шемесу и дотронулся пальцами до лба. – У вас высокая температура, Андрей Адамович. Глаза пожелтели и кожа. Нужно вызывать врача.

– Обычное пищевое отравление. Не нужно врача, отлежусь до завтра. Завари мне лучше крепкий чай.

– Чай не поможет. Я все-таки позвоню вашему доктору.

– Не перечь мне. Уходи.

– Тогда я позвоню Инге, вашей дочери…

– Ты же знаешь, что она не приедет, – застонал Шемес в подушку и затрясся в ознобе. – И это моя вина.

– Раньше следовало себя жалеть, – сорвалось у Глеба с языка, и он вжал голову в плечи, ожидая неминуемого наказания за подобную откровенность, однако ее не последовало. – Андрей Адамович, – позвал он Шемеса, который, казалось, провалился в беспамятство.

– Что? – вздрогнул тот и поднял на Глеба затуманенный взор.

– Я вызываю врача.

– Глеб, кем ты мне приходишься?

– Помощником, – усмехнулся молодой человек, понимая, куда клонит Шемес. – Секретарем, – уточнил он, – который должен выполнять то, что ему говорят.

– Умница, – прохрипел Шемес и постарался улыбнуться, что у него получилось натужно и криво, будто он хотел испугать своей гримасой, но не успокоить. – До завтра.

– И все же я…

– Ступай, – в голосе Шемеса послышались теплые нотки благодарности. – Не волнуйся за меня. Утром буду огурцом.

Глеб, соглашаясь, кивнул, но перед тем, как уйти, решил заварить крепкий чай. Он направился в кухню, вскипятил чайник, бросил в чашку два пакетика чая, но посчитав, что этого будет недостаточно, добавил еще два. Поставил чашку на маленький поднос и отнес в спальню Шемеса. Затем Глеб надел пальто и направился к выходу, но вернулся в комнату, откуда вдруг послышались отчаянные стоны. Андрей Адамович свернулся в калачик, подбив под себя одеяло, и трясся в лихорадке. Кожа его приобрела пугающий желто-коричневый оттенок, лицо было мокрым, отекшим. Глеб подошел ближе и увидел на простыне бурые пятна крови. Он потянул одеяло на себя и немедленно принялся искать в карманах телефон, заметив, что ноги Шемеса измазаны жидкой слизью, испражнениями и кровью.