Покидая страну 404 - [6]

Привычных звуков Лёнька не услышал, зато где-то за стеной мужской голос с выражением читал сказку. Он собрался с силами и позвал:

— Эй, есть кто?

В дверь заглянула племянница Маргоша.

— Дядь Лёнь, ты проснулся? Бабушка скоро вернётся.

Лёнька, насколько смог, осмотрелся. Точно, он в доме бабушки Ривы, а рядом на стене висит ковёр с замысловатыми узорами, которые в бреду казались ему ползающими змеями.

— А кто там разговаривает?

— Это пластинка.

Одеяло в накрахмаленном пододеяльнике жутко кололось. Он его откинул, но через несколько секунд натянул обратно.

— Дядь Лёнь, тебе холодно или жарко?

— Наверное, холодно.

Маргошка притащила белый тулуп, когда-то привезённый Пашкой из Норильска и по причине малой пригодности в тёплом южном городе подаренный бабушке.

— Держи, мне эти одеяла тоже «кусаются», — она сдвинула неуютное покрывало в ноги и набросила на Лёньку тулупчик с длинным внутренним мехом.

— Так теплее?

— Да, так хорошо. А ты чего не в школе? Сегодня воскресенье?

— Июнь уже. Каникулы у меня.

Июнь? Ему казалось, что ещё должен быть май… Произошедшее вроде бы потихоньку вспоминалось, но пока не связывалось в единую картину.

— Найди, пожалуйста, мой чемодан, — обратился он к девочке.

В багаже были кое-какие подарки, бельё, портмоне и музыкальный диск. Деньги из кошелька племянница положила в буфет, чтобы бабушка брала, сколько нужно.

— Притаскивай сюда свой проигрыватель, — попросил Лёнька. — Вместе будем слушать.

— Это старая радиола, она тяжёлая. Подожди.

Маргоша выбежала из комнаты, и он услышал со двора звонкий голос:

— Захарчик! Захарчик, зайди, помоги мне.

Пришли мальчик-подросток и миленькая девушка лет двадцати в светлой косынке, водрузили на стол массивную байду с поэтическим названием «Дружба». Девушка, едва взглянув на Лёньку, скромно опустила глаза и заспешила на выход.

— Кто это? — Маргоша рассматривала портрет полноватого, но очень симпатичного импозантного молодого человека на конверте пластинки.

— Это Ахмад Захир[2], его называют соловьём Востока.

— Лучше, чем Дин Рид[3]? — поинтересовалась девочка, включая проигрыватель.

— Лучше, — он подумал и добавил: — Сложнее. Садись рядом.

Маргошка устроилась у него в ногах. Лёньке под тулупом стало тепло, с музыкой — весело, а с живой и любимой племянницей — не одиноко. Он даже начал подпевать слабым голосом.

— Ты понимаешь слова? — спросила Маргоша.

— Конечно. Это дари, афганско-персидский язык. Я его в институте выучил. Он похож на таджикский и фарси, то есть я вроде как учил один, а в итоге знаю сразу три языка. А ещё французский, арабский и пушту.

Вернулась Рива, увидела такое непотребство и кышнула девочку:

— Чего дядюшку беспокоишь? Иди с Захарчиком играть.

— Я её сам позвал, — слабо запротестовал Лёнька. — Маргоша, достань бабушке подарок из чемодана.

Для Ривы он привёз красивый шерстяной платок, Фане предназначались серебряные серёжки с афганским лазуритом, Раечке и Нате — по флакону духов, и даже для Марии Васильевны, Раечкиной матери и Яшкиной тёщи, был припасён нежный шёлковый шарфик.

— А мне? — расстроилась племянница.

— Как-то так получилось, что я привёз гостинцы только взрослым девочкам, — растерялся Лёнька.

— Я тоже уже взрослая. Мне десять лет.

— Тогда для тебя тоже есть подарок, — сказал Лёня. — Возьмёшь себе мою пластинку, когда я… уеду.

День на третий своего более-менее вменяемого существования Лёнька самостоятельно дошёл до соседней комнаты, где стоял шкаф с книгами, и выбрал себе какое-то лёгкое чтиво. После работы заехали братья, привезли сменную домашнюю одежду. Подстраховали, чтобы не упал, когда он решил принять ванну.

— Что-то ты, малой, похудел — легонько щёлкнул его по прессу Пашка.

Действительно, резинку в поясе трикотажных спортивных штанов пришлось подтянуть и завязать на узел.

Сели ужинать. Бабушка Рива подала Лёньке диетический супчик, остальным картошку с селёдкой иваси и морковные котлеты. Морковные котлеты были у Маргошки в меню каждый день: в мощной соковыжималке бабушка давила для внука сок, а из образовавшегося жмыха жарила котлетки, девочка ела их с удовольствием. «Выготавливать», как говорила Рива, она не любила.

— Может, домой поедем? — предложил Яков дочери. — Бабушка Муся за тобой соскучилась.

— Нет, — Маргоша явно предпочитала остаться в цветочно-пряничном домике. — Не хочу.

— Бабушка Рива старенькая, ей тяжело управляться с вами двумя сразу.

Девочка внезапно всхлипнула и начала тереть глаза кулаками.

— Яша, закрой пасть, — посоветовала Рива на идише.

— Ой, а что у меня в машине есть! — вспомнил Пашка, всегда умевший ладить с детьми, и увёл племянницу из-за стола.

— Что там у вас происходит? — поинтересовался Лёнька, когда бабушка вышла в кухню с посудой.

— Да нахрена тебе знать? Выздоравливай поскорее.

— Сказал «А», говори и «Б».

— Нет, ну ты себе представляешь! Мария Васильевна, оказывается, не хочет иметь зятя еврея, — театрально взмахнул руками Яшка. — После того, как я на Раечке женат одиннадцать лет, и до свадьбы мы встречались два года. Неужели она думала, что я эстонец?

— А что Раечка?

— А Раечка таки боится расстроить маму, потому что у мамы поднимается давление, и ей приходится вызывать «скорую». Я предлагал разные варианты — от размена квартиры до переезда сюда, к бабушке. Любой разговор заканчивается «скорой» для Марии Васильевны и скандалом с Раечкой. Мария Васильевна желает жить с дочкой, а та боится ей перечить.