Покидая страну 404 - [5]

Ещё раз пересчитав купюры в кучках, оставшиеся деньги «ака» сложил обратно в конверт и вернул Абдулу.

— А вам? — спросил тот.

— Это не работа, а благодеяние, — возразил старший товарищ. — Я не могу брать деньги за помощь. Я, что же, не мусульманин что ли?

— И всё-таки какой прогноз? — поинтересовался Яков.

— Пятьдесят на пятьдесят. Или выживет, или не выживет.

После пятничного врачебного обхода Яков и Павел под руки вывели младшего брата из ворот госпиталя, усадили в Пашкин «москвич» и отвезли к бабушке Риве в её цветочно-пряничный домик. Лёньку выписали домой. Умирать.

— Значит, так, расставляйте всё, как я скажу, — командовала бабушка Рива, сидя на краю своей кровати, металлические быльца которой были украшены кокетливыми гипюровыми занавесочками. Обессиленный Лёнька лежал рядом. — Кушетку вот сюда, к дверям. Захочет сходить до ветру — по стеночке два метра сможет проползти сам. Яшка, куда ты перину кладёшь? Под задницу себе подложи, бестолочь. На ней и здоровому-то перевернуться трудно. Буфет убирайте к окну, вместо буфета ставьте телевизор. Стол подвигайте к кушетке. Паша, возьми постель в шкафу. Одеяло полегче выбери.

— Ба, мы сейчас привезём мать, — сказал Яков. — Она рвалась ухаживать за малым.

— Чтоб я ещё и Фаньке сопли утирала? — возмутилась бабушка. — Нет уж, у меня тут толпа баптистов на подхвате. Лучше шуруйте в медтехнику, пока вечер не наступил, и привезите мне новый стерилизатор, два шприца и запас игл. Если вы в суматохе не раздавили мои очки, то я как-нибудь управлюсь. Перекладывайте малого и брысь отсюда. Нет, стойте. Оставьте две копейки на холодильнике. Позвоню, если вдруг что. Матери скажите, пусть завтра неспешно выберет на базаре нежирную курочку и хорошую морковку и только потом приезжает. Ненадолго и без соплей.

— Ревекка Нухимовна? — у калитки стояли двое молодых людей в гражданской одежде, но с военной выправкой. Тот, что постарше, предъявил красную книжечку.

— Мы хотели бы пообщаться по поводу Леонида Алексеевича.

— Проходите, товарищи, — бабушка Рива пропустила незваных гостей в дом. — Давайте здесь поговорим, в кухне, если вы не против. Он там, — она указала в сторону комнаты, где спал Лёнька.

— Можно взглянуть? — поинтересовался второй незнакомец, помоложе, и, не дожидаясь ответа, бесшумно ринулся внутрь. Сразу же вернулся и сделал напарнику едва заметный знак, что всё нормально.

— Ваши внуки так быстро забрали Леонида Алексеевича из госпиталя, что мы ничего не успели для него сделать, — вроде как извиняющимся тоном произнёс старший.

— А что тут поделаешь? — спросила бабушка Рива.

Гости переглянулись.

— Мы бы перевезли его в соседний город. Там хорошие врачи.

— Вы же, наверное, знаете, оттуда уже приезжали. Товарищи, если парню суждено умереть, то пусть умрёт дома, а не в казённой палате.

— Чем лечите? — осведомился старший.

Бабушка Рива молча достала из холодильника упаковки с ампулами, а из буфета — рецепты к ним.

— Чем кормите?

— По рекомендациям врача дважды бульон с курицы сливаю, третий ему даю. Свежий морковный сок развожу кипячёной водой.

— Может быть, нужна какая-то помощь с нашей стороны?

— Да мы привыкли сами справляться, как видите, — ответила бабушка Рива и, подумав, добавила. — Медсестру бы какую-нибудь, уколы делать. У меня хоть и сорок восемь лет стажа, но уже плохо вижу.

— Завтра к восьми утра будет, — заверил гость. — Могли бы мы глянуть на вещи Леонида Алексеевича?

— Форма в шкафу, чемодан там же. А у заведующего не будет проблем из-за того, что выписал?

— Поскольку Леонид Алексеевич находится в отпуске, то врачи имели право отправить его на амбулаторное лечение, — пояснил старший. Он быстро написал что-то в небольшом блокноте и протянул вырванный лист Риве. — Позвоните, пожалуйста, если что… Ну, и, конечно же, ограничьте его контакты, пока ситуация не прояснится.

Закрыв за гостями калитку, бабушка Рива произнесла политкорректное, но весьма ядовитое ругательство на идише — «куш а бэр унтэрн фартэх» («поцелуй медведя под фартук»). Комитетчиков в стране давно не любили. Обоснованно или не очень — вопрос спорный.

Первое, что Лёнька увидел, когда смог сфокусировать зрение, был покрашенный красно-коричневой краской деревянный пол. Он судорожно попытался сообразить, где находится. Красные деревянные полы были в больнице в Мазари-Шарифе. Неужели он остался в Афгане? Но Лёнька помнил, хоть и смутно, как вылетал из Душанбе в Москву, а оттуда в родной город. Он попытался разложить в голове события последних дней. Вроде бы он видел маму Фаню, бабушку Риву, Яшку и Пашку, но одновременно припоминал, будто бы разговаривал с мамой Софой и играл в шахматы с Борисом Иосифовичем. Помнил, что пил, но забыл, ел ли, и точно знал, что возле его кровати есть высокий порог, через который нужно осторожно переступать, когда идёшь в туалет прямо за дверью. Он попробовал решить проблему привычным способом: закрыл глаза и чутко прислушался, рассчитывая услышать шум окружающего мира и ставшие привычными в Афгане крики ишаков.

Об ишаках, этих горных вездеходах, нужно отдельно сказать несколько слов. Скромный, выносливый и неприхотливый симпатяга обладает пронзительно громким, сильным и неприятным голосом, да ещё и умеет передавать им свои эмоции. Ишак может жалобно выть, жалуясь на хозяина, или, наоборот, это могут быть задорные крики в духе «Эх, жить хорошо! А хорошо жить — еще лучше!» и даже песни — «Иду я весь такой красивый в серой шубе». Переклички ишаков слышны издалека. Заорёт один на правом краю деревни о своём, об ослином, и тут же его услышат и ответят сородичи с левого края. Пара минут, и уже трубный рёв, больше похожий на гудки небольшого речного пароходика, чем на скромное «иа-иа», раздаётся по всему селению.