Покажи мне Бостонское небо - [5]

Сердце вырывается из груди. Пытается пробить ребра. Жар.

– Подобно школьному учителю, я вынужден одобрить ваше поведение. Но не положительной отметкой в журнале, а сувениром, – он положил небольшой сверток в карман куртки Аннет, – но сейчас вы не узнаете, что это. Мой намек предельно прозрачен – сегодня вы не умрете, миссис Лоутон. Почему так тяжело дышите? Отвечайте.

– Я напугана.

- Кажется, я упомянул о том, что не собираюсь убивать вас. Но теперь вы дрожите сильнее прежнего. Естественно. Ведь теперь вы представляете себе вещи, которые могут с вами произойти. И вы мне расскажете о них.

– Я не знаю… – в эту же секунду Аннет ощутила щекой прикосновение чего-то острого.

– Сконцентрируйтесь, миссис Лоутон. Дернитесь – останется шрам, видеть который на вашем лице не хочется даже мне. Что я скажу в день страшного суда, отвечая на вопрос Всевышнего о том, почему я изувечил венец Его творения? Эталон благолепия? Божьей любви? Неужели вы считаете, что мне хватит смелости сказать Создателю, что таковы были правила? Возьмите себя в руки. Вопрос вы помните.

 – Вы изнасилуете меня.

– И так всегда, Аннет. Самые прилежные ученицы оказываются самыми глупыми. Они делают то, чему их всю жизнь учили: впитывают в себя, не пытаясь вникнуть в суть получаемой информации. По-настоящему же светлый ум наоборот – страдает нехваткой усердия. Ему не нужно копать глубоко, это происходит само собой. Но те усилия, которые требуются для восхождения по лестнице, ведущей к спасительному просветлению, отсутствуют вовсе. Природа. Она не порождает идеалы.

– А как же вы?

– Вы мне льстите, миссис Лоутон. И речь идет не обо мне. Скажите, вы хотите, чтобы я надругался над вами?

– Нет, – дыхание рывками выдавливало ужас.

– Тогда почему вы думаете, что я позволю себе это? Вы считаете, что моя цель – растоптать вас. Верное умозаключение. Но растоптать, не отняв души. Более того, насытив ее до состояния полного созидания. Абсолютного равновесия.

Острие отпрянуло. А к щеке прижались влажные губы. Все тело Аннет невольно содрогнулось. Ее накрыло теплыми волнами. Рассудок окончательно покинул и без того затуманенную голову. Левая рука Эйса скользнула по волосам и тыльной стороной ладони одарила вниманием другую щеку. Дрожь становилась неумолимой. Напоследок, он шепнул лишь:

– Я спасу тебя.

Послышался щелчок наручников. И только равномерно затихающий стук каблуков, растворяющийся во тьме с ароматом "мучителя"…

Эйс. На подоконниках детства.

Я начинал потеть всякий раз, когда видел итог своей работы. Не столько от страха, сколько от восторга. Когда вносился последний штрих, я принимался за увековечивание своего деяния. Садился и рисовал. Вот он, Закери Мозли…Зак…

Каким же беспомощным он кажется, когда у него полный рот бутылочных осколков, все тело в сигаретных ожогах, а его стеклянные глаза смотрят на меня без былого презрения. Завтра его найдут. Именно на завтра и запланировано возрождение. Из безликого алкаша и педофила Зак превратится в мученика, его будут жалеть, поминать добрым словом. Все те недоумки с жетонами, на номера которых они ставят во всевозможных лотереях, зададутся великой целью – отыскать маньяка. Наказать за то, что он сотворил с беднягой Закери. Инквизиция. Всадники уголовного апокалипсиса. Видели бы они то, что видел я.

И Зак умер не потому, что я обижен на него за все унижения в стенах материнского дома. В отличие от него я знал, чем все закончится.

И вот на очереди мистер Лоутон. Честно говоря, я не надеялся, что он задержится надолго в нашей скромной обители. Напротив, он изменил жизнь матери коренным образом. Все, что происходило на моих глазах, заставляло искренне изумляться. Мать бросила пить. Дом содержался в маниакальной чистоте. Amantes amentes*. Но безумство ли, если жизнь сменила оттенки? Дело в причине. Мистер Лоутон был до безобразия слащав и невыносимо педантичен. Он обращался с матерью, как истинный джентльмен. Одаривал ее самыми современными нарядами. Мать наизусть знала репертуар Бостонского симфонического оркестра.

Возьми жизнь за ноги и потряси, как следует.

Забудь о шрамах на спине.

Все проще, чем кажется.

В такие моменты я всегда задумывался над количеством гвоздей, вбитых матерью в мою голову, при участии уникальных в своей ничтожности отбросов общества. И что бы сейчас не происходило, как бы она себя не вела, пусть даже она вытащит все до одной металлической занозы, результат один – останутся дыры.

Счастье шрамов не оставляет.

А они прожгли мне душу.

А они прожгли мне спину.

Каждый день являл собой противостояние. Видит Бог, я старался изо всех сил полюбить Лоутона. Но как можно напитаться глубочайшим чувством уважения к кому-либо, если ты всю жизнь имеешь дело с отребьем? Ты просто-напросто не умеешь жить по-другому. И к несчастью, у тебя слишком хорошая память.

И я помню тот день, когда мистер Лоутон привел к нам своего сына Джейсона. Я слышал каждый его шаг по лестнице, ведущей в мою комнату.

– Привет, Эван! Меня зовут Джейс. Рад познакомиться с тобой!

Он протянул мне руку, а его лицо исказила кривая ухмылка. Несколько секунд я смотрел в его глаза. Потом вложил свою руку в его и сжал настолько крепко, насколько позволяла мускулатура предплечья. Улыбка сменилась тревогой, а после – гримасой страдающего от невыносимой боли человека. Я подтянул его поближе и спросил: