Пока живы — надо встречаться - [28]
И вот теперь, глядя на высокие столбы с густой паутиной колючей проволоки, за которой пленные продолжали копать траншею, Чистяков еле сдерживал в себе накипевшую ярость.
…Василий Щеглов был настолько потрясен случившимся, что боялся даже голосом выдать свое душевное состояние. И когда он вошел в комнату и пожилой врач Лукаш, пристально посмотрев на него, сказал, что немцы что-то предпринимают, Щеглов еще больше побледнел.
Ни Лукаш, ни их сосед по комнате Пекарский, бывший доцент мединститута, не знали, какую они с Максом Иевлевым проводят работу среди больных и раненых, выявляя благонадежных. Не догадывались, куда они с Максом порой по ночам отлучаются из комнаты. Минувшей ночью он работал под землей, принимал у Макса лодочку-волокушу с песком и камнями и оттаскивал ее по коллектору до межблочной кухни, потому что к первому блоку было уже нельзя: все доверху забито… А потом, согнувшись в три погибели, добирался до штольни и передавал ее Максу. В эту смену они со своей пятеркой продержались дольше обычного, особенно усердствовал «земеля», так они называли Сашу Поляника, недавно поступившего к ним в блок.
Тревожно и горько было Щеглову смотреть на подневольных, роющих траншею. Он так и стоял недвижно, не слыша, о чем между собой переговариваются Лукаш и Пекарский. И не мог себе представить, что от одного из них будет зависеть его жизнь в ближайшее время.
Лопухин поспевал всюду. Его манера говорить — спокойно, улыбаясь — подбадривала «шахтеров». Он всем своим видом как бы показывал, что ничего страшного не произошло, что все обойдется. А у самого нервы были взвинчены до предела и во всем теле ощущалось неприятное чувство разбитости. Впервые он это чувство испытал в те далекие годы, когда мальчишкой, смастерив самодельные крылья, взобрался на старый вяз. Какое страстное стремление он ощущал в себе к полету! Но, как говорят философы, желание не есть действительность. Крыло при взмахе подвернулось. Он не помнил, как упал, как принесли его домой, но чувство разбитости запомнилось. Оно обострялось у него в минуты нервного напряжения. И теперь не проходило с того дня, когда он впервые сказал санитарам о возможности побега через подкоп.
В такие минуты ему крайне необходим был человек, с кем бы он чувствовал себя увереннее. Этим человеком был старшина второго блока Афанасий Политаев.
И сейчас Лопухин обрадовался, увидев его чуть ссутулившуюся фигуру в центральном проходе палаты. Молчаливый от природы, Политаев, оказавшись в плену, вообще перестал разговаривать, машинально выполнял свои обязанности, заключавшиеся в поддержании порядка в блоке, в получении и раздаче хлеба и баланды. При этом он зорко следил, чтобы раздатчики не обижали пленных.
Когда они пришли к Лопухину в комнату, Политаев посмотрел в окно, пожевал толстые губы, сказал в раздумье:
— Эх, чертяки… Кто-то неосторожный стучок ломиком или лопаткой сделал…
— Афанасий, как можно спасти положение?
— Есть думка… — потер подбородок Политаев. — Опередить их… Если не сумеем сегодня, так завтра они докопаются…
Из комнаты они вышли вместе. Политаев спустился на первый этаж, а Лопухин, увидев Ростислава Ломакина, задержался.
До войны Ростислав, окончив Московскую консерваторию по классу фортепьяно, некоторое время был руководителем хора кубанских казаков. И здесь, в блоке, где время от времени собирались музыканты-любители с самодельными мандолинами и балалайками, он подготавливал номера художественной самодеятельности.
— Ростислав, собери своих, — распорядился Лопухин. — И начинайте играть самое лучшее из вашего репертуара.
А тем временем к Лопухину подошел Антон Востриков, быстрый в движениях молодой человек, с ржавыми пятнами крови на гимнастерке.
— Вы спрашивали меня?
— Вот что, Антоша. — Лопухин взял его под руку и, дождавшись, пока пройдут санитары с носилками, продолжал: — Обойди звеньевых. Пусть строго предупредят своих: растерянности не показывать, в окна не смотреть, друг друга не замечать. Никакой паники. Выдержка и спокойствие прежде всего!
В санитарскую комнату Лопухин вошел в тот момент, когда четверо санитаров с молчаливой решимостью переодевались во все чистое.
— По русскому обычаю, напоследок, перед смертью полагается, — начал коридорный Матвеич, но тотчас примолк под взглядом Лопухина.
А он снял пилотку и обтер пот со лба: душный выдался денек.
— Ну и что? — Голос Романа звучал твердо. — Это же их очередная вылазка. Они в атаку, а мы — в контратаку. Как в бою! И я уверен: он у нас не последний…
На лицах санитаров отразилось смущение. Лопухин ободряюще улыбнулся и позвал с собой Алексея Чистякова.
Выбор пал на этого парня не случайно. С первого дня между ними установились доверительные отношения. Что бы ни потребовалось для подкопа — все шло через Чистякова: и распилка досок на стойки, и электропроводка, и сигнализация…
Выслушав, Лопухина, что надо срочно делать, Чистяков воспрянул духом.
— Дельно, — сказал он. — Хорошо бы привлечь и Сеню Иванова… Ему ведь силищи не занимать.
— Действуйте. — Теперь Лопухин был уверен, что они, сделают все, чтобы там немцы не докопались…
А здесь… «Час от часу не легче», — нахмурился он, когда ему доложили, что подручные «черного дракона» кого-то увели в комендатуру. Чердачный наблюдатель, доложивший об этом, не смог узнать кого, так как на голову его было что-то наброшено. Лопухин снова и снова принимался расспрашивать, как тот выглядел, какая фигура, походка, рост.
Научно-популярный очерк об основных этапах освоения Сибири и Дальнего Востока.Большое внимание в очерке уделено освещению походов Ивана Москвитина, Василия Пояркова, Семена Дежнева, Ерофея Хабарова, Витуса Беринга, Геннадия Невельского и других русских землепроходцев и моряков.Институт военной истории министерства обороны СССР.Рассчитан на широкий круг читателей.
Наше Отечество пережило четыре Отечественные войны: 1612 г., 1812 г., 1914 г. (так называлась Первая мировая война 1914–1918 гг.) и Великую Отечественную войну 1941–1945 гг.Предлагаемый читателю исторический труд посвящен событиям 1612 года, 400-летие которых отмечается в 2012 году. С 2005 г. в память об этих событиях, сплотивших народ, 4 ноября отмечается как всенародный праздник — День единения России.В книге раскрываются военные аспекты национально-освободительной борьбы нашего народа против польской и шведской интервенции начала XVII в.
Русско-японская война 1904–1905 гг. явилась одним из крупнейших событий всемирной истории — первым жестоким вооруженным столкновением двух держав с участием массовых армий и применением разнообразной сухопутной и морской боевой техники и оружия. Она явилась, по существу, предвестницей двух мировых войн первой половины XX в.: воевали две страны, но в политических и экономических итогах войны были заинтересованы ведущие государства Запада — Великобритания, Германия, США, Франция. Этот геополитический аспект, а также выявленные закономерности влияния новой материальной базы вооруженной борьбы на развитие стратегических и оперативных форм, методов и способов боевых действий по-прежнему обусловливают актуальность исторического исследования Русско-японской войны. На основе исторических документов и материалов авторы раскрывают причины обострения международных противоречий в Дальневосточном регионе на рубеже XIX–XX вв.
Двести пятьдесят дней длилась героическая оборона Севастополя во время Великой Отечественной войны. Моряки-черноморцы и воины Советской Армии с беззаветной храбростью защищали город-крепость. Они проявили непревзойденную стойкость, нанесли огромные потери гитлеровским захватчикам, сорвали наступательные планы немецко-фашистского командования. В составе войск, оборонявших Севастополь, находилась и 7-я бригада морской пехоты, которой командовал полковник, а ныне генерал-лейтенант Евгений Иванович Жидилов.
Книга американского журналиста Питера Даффи «Братья Бельские» рассказывает о еврейском партизанском отряде, созданном в белорусских лесах тремя братьями — Тувьей, Асаэлем и Зусем Бельскими. За годы войны еврейские партизаны спасли от гибели более 1200 человек, обреченных на смерть в созданных нацистами гетто. Эта книга — дань памяти трем братьям-героям и первая попытка рассказать об их подвиге.
Предлагаемый вниманию читателей сборник знакомит с жизнью и революционной деятельностью выдающихся сподвижников Чернышевского — революционных демократов Михаила Михайлова, Николая Шелгунова, братьев Николая и Александра Серно-Соловьевичей, Владимира Обручева, Митрофана Муравского, Сергея Рымаренко, Николая Утина, Петра Заичневского и Сигизмунда Сераковского.Очерки об этих борцах за революционное преобразование России написаны на основании архивных документов и свидетельств современников.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга о великом русском ученом, выдающемся физиологе И. П. Павлове, об удивительной жизни этого замечательного человека, который должен был стать священником, а стал ученым-естествоиспытателем, борцом против религиозного учения о непознаваемой, таинственной душе. Вся его жизнь — пример активного гражданского подвига во имя науки и ради человека.Для среднего школьного возраста.Издание второе.
В этом романе читателю откроется объемная, наиболее полная и точная картина колымских и частично сибирских лагерей военных и первых послевоенных лет. Автор романа — просвещенный европеец, австриец, случайно попавший в гулаговский котел, не испытывая терзаний от утраты советских идеалов, чувствует себя в нем летописцем, объективным свидетелем. Не проходя мимо страданий, он, по натуре оптимист и романтик, старается поведать читателю не только то, как люди в лагере погибали, но и как они выживали. Не зря отмечает Кресс в своем повествовании «дух швейкиады» — светлые интонации юмора роднят «Зекамерон» с «Декамероном», и в то же время в перекличке этих двух названий звучит горчайший сарказм, напоминание о трагическом контрасте эпохи Ренессанса и жестокого XX века.