Дамиан притянул ее к себе, целуя ее волосы, висок, слегка покачивая из стороны в сторону… И в то же время чувствуя каждой клеточкой, что правду она ему так и не сказала.
Конечно, его Айви была счастлива. Он знал это, потому что и сам был счастлив.
Он любил смотреть, как, покусывая нижнюю губу, она разгадывает какую-нибудь головоломку в утренней газете. Любил ее смех – нежный, словно звук фарфорового колокольчика, – когда вдруг набежавшая волна, разбившись о камень, окатывала его с головы до ног.
Любил чувствовать, как легко она движется в его руках на танцах в маленьком джаз-клубе на самой окраине Пирея и как закрывает глаза, давая медленным ритмическим волнам скользить по ее телу.
Он любил носить ее на руках и засыпать, держа ее в своих объятиях.
Только ребенок в ее теле был словно кусочек льда в сладком пироге. Это был не ее ребенок – генетически не ее. А как бы он хотел, чтобы все было иначе! И в то же время, когда он вчера приложил руку к ее животу и почувствовал под своей ладонью удары маленькой ножки, то подумал, что ведь именно Айви является причиной существования этой бесценной жизни.
– Я так счастлив, прошептал он.
И его Айви улыбнулась, наклонила к себе его голову и показала ему своими губами, своим телом, что и она счастлива тоже. Но что-то беспокоило ее. Она что-то скрывает от него.
Дамиан осторожно взял ее на руки и понес в небольшой павильон, построенный им сразу же после того, как он унаследовал Минос. Усадив Айви в низкий шезлонг, он принес деревянную коробку с тонкими носовыми платками и вытер ей глаза.
– Лучше?
Она кивнула.
– Вот и хорошо. – Он присел перед ней на корточки и взял ее за руки. – А теперь рассказывай, почему ты плакала. – Он провел губами по ее ладони. – Уже пора.
Она подняла голову и посмотрела на него.
– Ты прав, – сказала она и тяжело вздохнула. – Пора. Я не очень-то откровенна с тобой.
Ее лицо было таким бледным, словно лунное отражение на водной глади. Он поцеловал ее, вложив в этот поцелуй всю свою любовь.
– Что бы то ни было, – сказал он тихо, – я все равно буду любить тебя.
Будет ли? Она сделала медленный вдох.
– Я сказала тебе, что когда-то один мужчина причинил мне боль и с тех пор я стала бояться секса. – Она произнесла эти слова почти скороговоркой. Его улыбка застыла. – Но это была моя вина, – ее голос был тих, словно шелест листвы.
– Если кто-то причинил тебе боль, то как это может быть твоей виной?
И Айви рассказала ему.
Она начала со смерти своего, отца. Как ее мать через два года вышла замуж за отца Кей.
– Я любила его всем сердцем, почти так же, как и моего настоящего отца. – Ее голос задрожал. – Поэтому, когда он умер, когда оба они умерли – моя мама и мой отчим…
– Ох, солнышко. Давай, ты не будешь ничего рассказывать, раз тебе так тяжело.
– Тебе нужно это знать, Дамиан. А мне нужно рассказать тебе.
Он кивнул.
– Это было просто ужасно. Если бы не Кей, я не знаю, что бы со мной случилось.
– Кей, – повторил он, и его губы сжались.
– Мне было десять, а ей четырнадцать. Мы никогда не были особенно близки, но когда наши родители погибли… – Айви тяжело вздохнула. – Нас отправили в одну семью. Вместе. Все, в общем-то, было нормально. Но затем, уже в другой семье, меня обвинили в том, что я украла деньги…
Дамиан стащил ее с шезлонга на свои колени и крепко прижал к себе.
– Тебе совсем не надо рассказывать мне такие вещи, – сказал он, пытаясь скрыть от нее свое возмущение, возмущение человека, который представил себе ребенка, попавшего в государственную систему патронажа, – одинокого, никому не нужного.
– Я не брала эти деньги, Дамиан! Я не знаю, кто это сделал, но они отправили меня назад, в приют…
Господи, как ему было больно это слышать! И он знал, почти наверняка, кто взял эти деньги и за кого пришлось нести наказание Айви.
– А затем они отправили меня в еще одну семью. К тому времени Кей исполнилось восемнадцать, и она уже могла жить одна.
– Айви. Я люблю тебя. Не надо…
– Мне нужно рассказать это тебе, чтобы ты понял, почему я согласилась выносить ребенка Кей.
– Моего ребенка, – сказал он тихо.
Айви кивнула.
– Я стала жить с семейной парой. Жена не обращала на меня никакого внимания, но муж… он был добр со мной. Говорил мне, что всегда хотел, чтобы у него была дочь. Его собственная маленькая девочка. Он покупал мне вещи. Подарил куклу. Я уже вышла из того возраста, чтобы играть в куклы, но никто не дарил мне ничего с тех пор, как умерли наши родители…
– И ты была благодарна ему, – сказал Дамиан, вдруг почувствовав, как холод закрадывается ему в сердце.
– Благодарна. И счастлива, несмотря на то, что не видела Кей. Я понимала, – сказала она быстро, заметив, что Дамиан удивленно поднял брови, – что она была очень занята. На работе. С друзьями. Она была уже взрослая, а я… – ее голос сорвался. – Этот человек говорил, что знает, как мне одиноко. И он стал приходить ко мне в комнату – поправить мне одеяло, поцеловать в щеку и пожелать спокойной ночи. Я думала, он был…
– Что этот подонок сделал тебе?!
Она взглянула на него в испуге. Она видела его злым и даже в ярости, но никогда и не предполагала, что он может быть таким – его глаза стали черными, губы сжались, а руки так сдавили ее плечи, что наверняка останутся синяки.
