Пока ты молод - [45]

Шрифт
Интервал

Озарение пришло к нему совсем неожиданно благодаря случайной встрече на трибуне стадиона «Динамо» с тем же Сеней Железиным. После футбольного матча они вместе возвращались домой. Сеня снова заговорил о поэме, смакуя отдельные куски из нее. И тут-то он вскользь обронил одну немаловажную для Сергея фразу. Ему, мол, Железину, не пришлось пережить нечто подобное в сорок шестом году, но он в какой-то мере завидует Сергею, располагающему таким золотым материалом. Разумеется, если отбросить условности и рассматривать этот материал с сугубо поэтической точки зрения.

— Золотым, говоришь? — насторожился вдруг Сергей.

Железин начал оправдываться. Не виноват же он в том, что его отец, часовой мастер, кое-как умел все-таки достать тогда нужный кусок хлеба для семьи. В те годы ведь мало кто задумывался о будущем, продержаться бы только. Вот и отец скупал подержанные часы, ремонтировал и затем продавал. Ради семьи, может быть, иногда и против совести своей шел. Сейчас-то он этим не занимается. Да, собственно, если бы и занимался, сам ведь Сеня ни при чем здесь, ибо, как говорил Пушкин, от кого бы я, дескать, ни происходил, образ мыслей моих от этого никак не зависит.

Они уже подходили к станции метро «Белорусская», отправившись туда пешком из-за толчеи у стадиона. Сергей остановился и придержал за плечи Семена.

— Так, по-твоему, выходит, — он загородил дорогу Железину, — что быть честным можно только тогда, когда легко быть таковым? И на всякий случай подкармливать в себе (можешь считать это высокопарным) эдакого мелкобуржуазного червячка?

Железин попытался отделаться шуточкой.

— Чудак человек. Зачем из мухи слона строить?

Но Сергей уже окончательно вышел из себя.

— Вот именно: из мухи. Не кажется ли тебе, что вы слишком много жужжите и следите? По скатерти нашего стола следите, чтобы аппетит людям испортить. Потому как на стол этот есть что подать в отличие от сорок шестого года. И меня к тому склоняешь? Не выйдет!

— Мы ведь о поэме твоей говорим, хорошей поэме. Она волнует меня, — в последний раз попытался сгладить разговор Железин.

— Поэма — это мои часы. Я теперь начинаю догадываться, что она с изъяном. Но тебе я на ремонт их не отдам.

Сеня снисходительно улыбнулся и отступил в сторону.

— Ты, я вижу, как был лейтенантом, Воротынцев, так им и остался. Поеду лучше я сейчас к рядовым, но творческим людям. Валяй в Переделкино один. Нам не по пути. Будь здоровчик!

— Послеженной скатертью дорога!..

Сергей доехал до «Киевской», вышел и сел в электричку. Прислонившись к окну, он задумался о случившемся. Почему, собственно, поэма волнует не друзей, а Железина? Да и волнует ли она Железина, или тот просто хитрит? А что бы о ней сказал дядя Гриша? Может, тоже угрюмо промолчал бы, как Борис Мишенин. Нет, навряд ли. Сукиным сыном, конечно, не окрестил бы, но… Был же ты, Воротынцев, летом в своем колхозе, слышал да и сам видел: отбою нет от людей, все тянутся на прицепку. Значит, произошло что-то большое в колхозе. Войленко, председатель, как мечтательно говорил… А помнишь, раньше, в сорок четвертом, сорок пятом, тоже наперебой тянулись к пахоте. Женщины в основном. Но по другой, совсем по другой причине. Все из-за коров, которые тогда и землю пахали и кормили своим трудным молоком и деревенских ребятишек и город, рабочих людей. Каждая женщина старалась быть рядом с собственной коровой, опасаясь, как бы кто не обидел ее бессловесную кормилицу. Мать тоже боялась, не разлучалась с Голубкой. Ты ведь и сам часто бегал в поле к Голубке с охапками повилики. Выморенная, с впалыми костистыми боками, она не сразу прикасалась к той повилике. Отжевывая свою зеленоватую слюну, она смотрела тоскующим взглядом на далекое подрагивающее марево, где, может быть, чудились ей заливные луга без кнута и плуга, с радостными глупыми телятами… Ей было трудно, как людям, как всей разрушенной войной стране… А в это же самое время Железины и им подобные были в достатке, умели жить. Теперь же, записавшись вдруг в правдоискатели, они хнычут и прибедняются, словно им досталось во сто крат больше, чем другим. Почему те, кто выращивал и выращивает хлеб, скупее говорили о трудностях послевоенных лет? Не об этом ли стоит писать сейчас, когда в жизни страны наступили такие откровенные дни? Писать гневно и решительно с высоты сегодняшнего времени. Ибо правда о прошлом всегда останется полуправдой, если писать только как о прошлом, без осмысления настоящего и будущего. Так у тебя, Воротынцев, получилось с поэмой. Был дома, видел перемены, слышал, что люди говорят об этих переменах, а верх взяла мода разоблачительства, которую вытащили на свет божий Железины и их старшие покровители…

По радио объявили, что следующая остановка Переделкино. Сергей поднялся и направился к выходу.

* * *

В конце апреля состоялась защита диплома Виктором Вершильским. Незадолго до защиты Сергей зашел в библиотеку и попросил папку с дипломными стихами поэта. На первой же странице он встретился с хорошо знакомым ему, нисколько не исправленным стихотворением об инвалиде и бане. Мгновенно вспомнилось все забытое, и вновь пробудившийся протест начал перерастать в безудержную ярость и возмущение. К тому же в папке оказалось немало и других стихотворений под стать первому, вступительному. Об этом надо сказать, непременно надо сказать, и не в коридоре или в общежитии, а с трибуны во время защиты. Но как сказать? Будь на месте Вершильского Железин или Куталова, тогда было бы совсем иное дело. Где-где, а в отношениях со студентами-иностранцами наши ребята всегда были беспредельно тактичны и уважительны. И никогда в этом не было ничего условного, наигранного. Все шло очень просто, по-приятельски. Но и не забывались. Это хорошо понимали гости и платили хозяевам тем же… Ну, а если вдруг случится так, что Виктор уедет к себе на родину с молчаливо благословенными ошибками? Нет, молчать здесь нельзя. Это будет по меньшей мере неискренне перед народом, который послал к нам Виктора.


Рекомендуем почитать
Москвичка

Антарктика и Москва, китобойная флотилия и городская больница — место действия; пилот вертолета и врач — главные герои романа. Автор показывает своих героев в часы и дни высочайшего духовного напряжения, драматических событий, сложных жизненных ситуаций — это те «звездные часы» в жизни, когда обстоятельства требуют проявления лучших человеческих качеств.


Паутина ложи «П-2»

Зафесов Геннадий Рамазанович родился в 1936 году в ауле Кошехабль Кошехабльского района Адыгейской автономной области. Окончил юридический факультет МГУ. Работал по специальности. Был на комсомольской работе. Учился в аспирантуре Института мировой экономики и международных отношений АН СССР. Кандидат экономических наук В 1965 году пришел в «Правду». С 1968 по 1976 год был собственным корреспондентом в Республике Куба и странах Центральной Америки. С 1978 по 1986 год — собственный корреспондент «Правды» в Италии.


Очарование темноты

Читателю широко известны романы и повести Евгения Пермяка «Сказка о сером волке», «Последние заморозки», «Горбатый медведь», «Царство Тихой Лутони», «Сольвинские мемории», «Яр-город». Действие нового романа Евгения Пермяка происходит в начале нашего века на Урале. Одним из главных героев этого повествования является молодой, предприимчивый фабрикант-миллионер Платон Акинфин. Одержимый идеями умиротворения классовых противоречий, он увлекает за собой сторонников и сподвижников, поверивших в «гармоническое сотрудничество» фабрикантов и рабочих. Предвосхищая своих далеких, вольных или невольных преемников — теоретиков «народного капитализма», так называемых «конвергенций» и других проповедей об идиллическом «единении» труда и капитала, Акинфин создает крупное, акционерное общество, символически названное им: «РАВНОВЕСИЕ». Ослепленный зыбкими удачами, Акинфин верит, что нм найден магический ключ, открывающий врата в безмятежное царство нерушимого содружества «добросердечных» поработителей и «осчастливленных» ими порабощенных… Об этом и повествуется в романе-сказе, романе-притче, аллегорически озаглавленном: «Очарование темноты».


Записки врача-гипнотизера

Анатолий Иоффе, врач по профессии, ушел из жизни в расцвете лет, заявив о себе не только как о талантливом специалисте-экспериментаторе, но и как о вполне сложившемся писателе. Его юморески печатались во многих газетах и журналах, в том числе и центральных, выходили отдельными изданиями. Лучшие из них собраны в этой книге. Название книге дал очерк о применении гипноза при лечении некоторых заболеваний. В основу очерка, неслучайно написанного от первого лица, легли непосредственные впечатления автора, занимавшегося гипнозом с лечебными целями.


Московская история

Человек и современное промышленное производство — тема нового романа Е. Каплинской. Автор ставит перед своими героями наиболее острые проблемы нашего времени, которые они решают в соответствии с их мировоззрением, основанным на высоконравственной отношении к труду. Особую роль играет в романе образ Москвы, которая, постоянно меняясь, остается в сердцах старожилов символом добра, справедливости и трудолюбия.


По дороге в завтра

Виктор Макарович Малыгин родился в 1910 году в деревне Выползово, Каргопольского района, Архангельской области, в семье крестьянина. На родине окончил семилетку, а в гор. Ульяновске — заводскую школу ФЗУ и работал слесарем. Здесь же в 1931 году вступил в члены КПСС. В 1931 году коллектив инструментального цеха завода выдвинул В. Малыгина на работу в заводскую многотиражку. В 1935 году В. Малыгин окончил Московский институт журналистики имени «Правды». После института работал в газетах «Советская молодежь» (г. Калинин), «Красное знамя» (г. Владивосток), «Комсомольская правда», «Рабочая Москва». С 1944 года В. Малыгин работает в «Правде» собственным корреспондентом: на Дальнем Востоке, на Кубани, в Венгрии, в Латвии; с 1954 гола — в Оренбургской области.