Пока ты молод - [23]

— Слышал, слышал, — бархатным, роскошным басом загремел он, отпуская руку. — Мать вчера известила о тебе. А ты и взаправду хороший из себя, не красавчик. Такого бы Ельке нашей…

— Папа! — обиженно вспыхнула дочь.

— Шучу, понимаешь ведь, а хорохоришься. — Он повернулся и шагнул к вешалке, на ходу окликнув жену: — Надя, накорми нас!

Когда все четверо сели за стол, Куталов снова обратился к Сергею:

— Стало быть, понаблюдать к нам? Что ж, можно. Живем не хуже других. Увидишь. А захочешь на земли наши посмотреть, приходи ко мне, захвачу на свой паровоз.

— Вы машинист? — Сергей отложил ложку.

— Через семнадцать дней будет уже двадцать лет, как машинист, — гордо ответил Куталов. — А ты небось стишками забавляешься? Угадал? Ничего, тоже занятие. Может, прочтешь что-либо?

Нет, он определенно нравился Сергею и этой грубоватой непосредственностью в обращении, и могучим голосом, и завидной несокрушимой крепостью ладно сбитой фигуры. Сергей не заставил себя упрашивать и начал читать стихи. Куталов тоже отложил ложку, сосредоточенно вслушиваясь в строки. Когда Сергей умолк, хозяин покровительственно заметил:

— Одобряю. Экономно вяжешь. Не то что Елька.

— При чем тут Елька! — загорячилась дочь.

— А при том, — категорически и твердо ответил Куталов, — что линялые стихи пишешь.

Сергею стало неловко. Ему хотелось как-то поддержать Елену, вступиться за нее, но он не знал ни одной ее строки. Та, видимо, поняла его и потому сама возразила отцу:

— Ничего ты не понимаешь, папа. Просто у нас разная с Сережей манера письма.

— Это у тебя манера, Елька. Что правда, то правда. А он не из манерных.

Сергей невольно улыбнулся, а Елена звонко, раскатисто рассмеялась. Немного успокоившись, она придвинулась к отцу и крепко обняла его.

— Веселый у меня папа, правда, Сережа? — она пригладила жесткие, с густой проседью волосы Куталова. Тот поднял на нее удивленные глаза, широко и добродушно улыбнулся.

— Дуреха ты у меня, Елька, Ей-богу, дуреха, — и прижал ее голову к своей широкой груди.

— Давно бы так, — обрадовалась все время молчавшая мать. — Вечно придирается, бессердечный, к дитю.

— Не избаловала бы дите вот это непутевое, не придирался бы…

Прощаясь, Сергей пообещал Елене завтра, как только освободится от дел, зайти за ней, чтобы потом — вместе на Десну.

Когда он пришел на следующий день к Куталовым, Елена уже была в полном сборе, и на табуретке лежали приготовленные две пары коньков с ботинками, вязаные варежки. Они быстро собрались и пошли на Десну.

Сергей сразу же увидел, что она лучше его бегает на коньках. Превосходная скорость, красота движений, отточенность; Елена делала дальние быстрые рейды по голубым ледяным тропкам, которые петляли, огибая заснеженные белые заплаты на реке. Мужское самолюбие заставляло его напрягать все силы, чтобы держаться от нее на более или менее сносном расстоянии. А она, то сгибаясь, то выпрямляясь, как бы в отместку за вчерашнее, когда его расхваливал перед ней отец, выкладывала сейчас свой неисчерпаемый запас непостижимых для него виражей. Сергей злился, и она это понимала, продолжая самозабвенно упиваться своей ледяной властью. Однажды, обгоняя его, она кокетливо подбоченилась, сделала широкий шаг в сторону и вдруг, покачнувшись, легко и бесшумно упала. Он бросился ей на помощь, подхватил под руки. Она обернулась и снисходительно улыбнулась.

— Оставь меня. Я сама. — И не успел он еще подумать, что ему делать после такого ответа, как она резво поднялась и, отряхиваясь на ходу, умчалась вперед.

Он не стал больше гнаться за ней, расслабленно, отдыхающе, словно расхаживая по комнате, начал скользить по короткому отрезку ледяной дорожки: туда — обратно, туда — обратно. Она не приближалась к нему. Так прошло добрых полчаса. И все-таки ей пришлось первой приблизиться к нему: как-никак он был ее гостем.

Когда возвращались, Сергей старался быть разговорчивым, пытался сгладить все шутками: стоит ли убиваться, если не рассчитала и, что называется, «пустила петуха».

Вошли во двор. Она пихнула ногой дверь сарая и поманила его за собой. В сарае стояла серая, пропитанная запахом сосновых досок полутьма. Она включила свет, сняла с гвоздя связанные старенькие валенки и, присев на кучу досок, поставила валенки рядом.

— Хочу надеть и вспомнить детство: они висят здесь еще с десятого класса.

Он недоумевающе, с молчаливой снисходительностью следил за ней. Она сняла ботинки, протянула вперед ноги, слегка покачивая ими.

— Правда, у меня красивые ноги?

Он кашлянул.

— Мужчины ведь в таких случаях всегда вежливы. Но ноги и в самом деле красивые.

Она рассеянно улыбнулась, развязала валенки, с опаской, словно ступая в холодную воду, просунула в них ноги. И только тогда взглянула на него и протянула руку:

— Помоги мне.

Сергей взял ее за плечи и легко приподнял. Она тихо всхлипнула и ткнулась лицом в его грудь. Не поднимая головы, вдруг глухо и решительно сказала:

— Я очень хочу быть матерью. Без всяких обязательств со стороны мужчины.

От неожиданности Сергей опешил. Руки сами собой соскользнули с ее плеч. Она снизу вверх заглянула ему в глаза и… расхохоталась.

— Поверил! Ей-богу, поверил! И струсил. — И снова хохот, презрительный, уничтожающий.