Пока ты молод - [14]

Дальше она писала, что полтора суток была в море, что рассказала о встречах с ним матери, гостящей у нее, и та, разумеется, не похвалила.

«Но только, когда журила меня, все смотрела мне в глаза. Слова и ее взгляд были тревожно-печальными. Не знаю почему, обняла меня после всего и заплакала. И просила, чтоб от папы я утаила свои откровения. Я обещала, хоть и решительно ничего не поняла: она ведь, по-моему, всегда ему говорит все-все. Она тебе, между прочим, кланяется. И боюсь, как бы не написала письмо… И знаешь, Сережа, приезжай-ка ты к морю после экзаменов. Я больше чем уверена, что оно хорошо скажется на тебе: увезешь отсюда не меньше цикла стихов. Ты ведь, кажется, никогда не был на море. А без этого «как вы смеете называться поэтом?»

Но Сергей поехал не к морю, а домой.

VI

Самая близкая от Копповки станция находилась в двадцати двух километрах. Выйдя из вагона, Сергей пошел к большаку, ведущему к селу. Однако ни попутных машин, ни подвод долго не попадалось. Так и не дождавшись их, он достал из чемодана простыню, скрутил ее, а затем протянул сквозь ручки чемодана, взвалил его на спину и пошел в сторону Копповки. Делая через каждые два-три километра короткие привалы и перекуры, он незаметно одолел бо́льшую часть пути.

Когда он увидел до мелочей знакомую с детства Солдатскую балку, врезавшуюся в желтую ниву созревшей пшеницы своими черными обрывами и темно-зелеными зарослями боярышника и шиповника, перед ним неожиданно завихрилась пыльная горячая дорога. А спустя несколько минут на него дохнуло приятной свежестью, чем-то напоминающей близость большой реки или озера. Он хорошо понимал, что не может вызвать такие ощущения небогатый Громоклей, почти высыхающий в летнюю пору. «А может, где-то на севере, в верховьях Громоклея, прошли ливни, и он сейчас на несколько дней выхлестнул из берегов?» Сергей готов уже был согласиться со своим предположением, но вдруг ему вспомнилось красивое слово, кажется бытующее только лишь в этой округе: «замолаживает».

«Замолаживает, не иначе. Юго-восток вон как потемнел. На первый взгляд тучи далеко еще. На самом же деле, если и дорога уже завихрилась, они где-то совсем рядом. Надо торопиться. Молодо… Молодить… Замолаживать… Хорошо!.. Или, может, переждать в балке?»

Мысли его оборвало протяжное тревожное ржание. Он оглянулся и увидел приближающуюся одинокую тележку, на передке которой стоял, слегка пригнувшись, высокий человек и понукал и без того резво бегущую лошадь. Когда тележка поравнялась с Сергеем, свернувшим на ухабистую обочину, возница, резко потянув к себе вожжи, остановил лошадь и окликнул:

— Эй, человече! Садись быстрей, а то придется тебе купаться в балке!

Он что-то еще хотел сказать, но осекся. Ненадолго. Загорелое лицо осветилось улыбкой. Сухие, обветренные губы его снова зашевелились:

— Тю-у-у! Да это ж Федорович, а я тебя и не опознал попервах. Быть тебе богатым. Ну, давай свои вещички.

— Даю, даю, дядя Гриша. Здравствуйте.

— Здравствуй. Сюда вот садись, поближе ко мне. Да сено все сгреби в одну кучу, чтоб мягче было. Ну, а теперь держись, говорить будем под крышей, сейчас некогда. — И он отпустил вожжи.

Преодолев петляющий спуск Солдатской балки, а затем такой же подъем, тележка взлетела на пригорок, с которого уже видны были первые дома Копповки, те, что по другую сторону Громоклея. За домами, чуть повыше их, вставала свинцовая дождевая стена с немного выдвинутым вперед сизым клином, еще освещенным последними лучами солнца, кутающегося в мягкие подвижные тучи. Клин все вытягивался и со стремительной быстротой приближался к Копповке. Казалось, он пробивает дорогу в село надвигающемуся грозному, всесильному ливню.

— Буян, родимый, нажми! — кричал дядя Гриша. — Эх, кто раньше до дому: мы или ливень?

Время от времени он оборачивался к Сергею, и тот замечал в его глазах озорные искорки ненаигранного, большого азарта, который постепенно передался и ему.

— Вы, дядя Гриша, настоящий поэт! — воскликнул однажды восхищенный Сергей.

Дядя Гриша в ответ только как-то уж очень подчеркнуто кашлянул, и трудно было понять, доволен он такой характеристикой или же не доволен.

Буян снова пронзительно заржал. Он часто и настороженно всхрапывал.

А в это время ливневый клин уже пересек Громоклей, вытянувшуюся вдоль него Копповку и ринулся навстречу тележке. Впереди него метались ласточки. Некоторые из них уже поравнялись с тележкой, разворачивались и неслись следом за ней. Потом они как-то сразу отпрянули от нее и с криком устремились в сторону Солдатской балки. И сразу же хлынул дождь. Сначала почернела земля. Потом на черном появились светлеющие полоски. Ручьев еще не было, но было ясно, что они побегут именно по этим полоскам.

— Выручай, Буянушка! — крикнул в последний раз дядя Гриша, но теперь уже как-то безразлично и сокрушенно, без прежнего озорства в голосе и присел рядом с Сергеем на молодое, пресноватого запаха сено. Он виновато посмотрел на Сергея. Однако его лохматые нахмуренные брови тут же расправились, и лицо расплылось в доброй хозяйской улыбке, когда он встретился с восторженными глазами своего пассажира.