Пока не взошла луна - [14]

– Наджиба, побудь здесь на случай, если мадар-джан позовет. Подожди немного, а потом принеси им, пожалуйста, еще чаю. У меня голова кружится, мне нужно прилечь.

Облизнув губы, Наджиба взглянула на меня и ласково ответила:

– Хорошо, Ферей.

Я поцеловала ее в щеку, вышла из кухни через черный ход и, стараясь ступать как можно тише, пробралась на второй этаж.

Привалившись к стене, я слушала, как колотится сердце, и молилась, чтобы посланницы аги Фируза скорее ушли.

Ферейба

6

Сватовство и подарки уже не казались такими романтичными, когда я столкнулась с реальной перспективой замужества. Я не могла представить себя частью семьи аги Фируза. Как мне было сказать об этом отцу? Кокогуль увлеклась семейными планами еще больше, чем падар-джан. Из ее брошенных вскользь замечаний я поняла, что отец рассматривает предложение аги Фируза о сотрудничестве. Поделиться своими тревогами с братом или сестрами я не могла. Я многое хотела обсудить, но не с кем было.

Кокогуль с нетерпением ожидала второго визита жены аги Фируза. Сватовство по всем правилам являло собой плавный жеманный танец, исполняемый двумя семьями. Кокогуль репетировала, чтобы выглядеть достаточно удивленной и неуверенной. Ко мне она следующие несколько недель относилась особенно снисходительно. Меня освободили от многих домашних обязанностей, но эта заботливость скорее настораживала, чем радовала.

– Ферейба-джан, хватит оттирать кастрюли, пожалей свои нежные руки. Пусть сестра тебе поможет, – говорила Кокогуль.

Я отложила мочалку и посмотрела на свои ладони. Годами я вручную стирала одежду для всей семьи, перебирала рис, отмывала сковороды от пригоревшей еды, и мои пальцы загрубели. Я вытерла руки. Меня звал сад.

Когда я подошла к тутовому дереву, свисавшие оттуда ноги в сандалиях замерли. Я попыталась рассмотреть его лицо, но, как всегда, листва скрывала все, кроме сандалий. Его положение – более выгодное – позволяло все видеть. Я считала подобное несправедливым, но не осмеливалась об этом сказать. Мне не следовало забывать о скромности.

– Салам, – вкрадчиво поздоровался он.

– Салам, – ответила я.

В наступившей тишине стало легче дышать. Мне было спокойно в этом саду. Я ждала, пока заговорит мой собеседник.

– Ты сегодня без книги.

– Не читается в последнее время, – призналась я.

– Тебя что-то тревожит.

Нужно ли было открыться? Я была одинока. Никто в семье не знал, что я чувствую и почему. Ни один человек. У меня словно кусок встал поперек горла, и я не могла ни выплюнуть его, ни проглотить.

– Я прихожу в сад, когда хочу побыть подальше от чего-то. Или когда хочу подумать о чем-то… личном.

Его голос затих. Я не поднимала глаз, чтобы не видеть его лица и вообще его не видеть. В тот момент мне достаточно было слышать неуверенные интонации его голоса.

– Мой отец так любит этот сад, что на рассвете молится здесь. Он думает, что его молитва питает деревья, но, возможно, дело в другом. Он открывает душу деревьям, их ветвям и корням, а они в благодарность услаждают его плодами. А вечером сад принадлежит мне. Мои сестры боятся заходить так далеко в эти заросли.

– Некоторые боятся того, чего не могут увидеть.

– Я кое-что видела, и ничего страшного в этом нет. То, что меня пугает, лежит за пределами этого сада.

Снова мы оба замолчали.

– Ты читала Ибрагима Халиля.

Я удивилась. Действительно, я его читала. Теперь я читала намного лучше и перешла к современным афганским поэтам.

– Да, читала.

– Зачем?

Зачем? На этот вопрос я не могла ответить достаточно красноречиво. В ясности и выразительности этих стихотворений чувствовалась мощь. Вот так кратко и емко выразить самые глубокие мысли всего в нескольких строчках, а потом переплавить их, чтобы осталось лишь главное, которое воплотится в чеканной ритмичной форме. Мне нравилось перечитывать эти пассажи, проникая в смысл каждой строки, словно распаковывая предназначенные лишь мне подарки.

– Он служит мне ориентиром, – подобрала я наконец слова, – иногда я засыпаю и просыпаюсь, думая о какой-нибудь безвыходной ситуации. И сколько бы я ни старалась, дилемму разрешить не удается. Но часто бывало так, что я читала его стихотворения, и вдруг… Даже не знаю, как объяснить. Словно бы он написал ответы на вопросы, которых я ему никогда не задавала.

– Хм…

Конечно, это показалось ему просто нелепым.

– Так я это вижу, – добавила я и почувствовала, что лицо заливает краска стыда.

– Могу я прочитать тебе одно из моих любимых стихотворений?

Я кивнула. Он откашлялся и начал. Я вспомнила стихотворение – я оставила закладку на той странице и подчеркнула его.

Если к храму ведет путеводная нить,

Сотня горных вершин может путь преградить.

Покори их, упорство в союзники взяв,

Ведь в стремлении к высшему храму ты прав.

«Да», – подумала я. Настала тишина. От этих простых слов расстояние между нами словно бы уменьшилось и потеряло всякое значение. Он выбрал такое стихотворение, что мне показалось, будто он знает все мои мысли, которыми я не осмеливалась делиться с другими. Он словно бы нежно обвил меня рукой. Никто прежде не касался меня так. Я испытывала страх и в то же время восторг.

– Это прекрасное стихотворение, – промолвила наконец я, – спасибо тебе.