Пока мы рядом - [8]

► Той стажеркой была Анна. Томас и Анна действительно созданы друг для друга. Анна питает ненависть ко всему ультрамодному (читай: из Амстердама), помешана на детях, сырах и винах и, так же как и Томас, выглядит хронически беременной. После рождения их детей — Кимберли (4), Линдси (3) и Дэнни (1) — Анна совсем расплылась. Она говорит, что семья и домашнее хозяйство куда важнее для нее, чем собственная внешность. Она носит леггинсы и футболки фирмы «Мисс Этам». Кармен называет это сознательным пренебрежением к внешнему виду. Но Анна этого не знает. Кармен никогда не позволила бы себе обидеть Анну. И тому есть причина. Так случилось, что Анна со временем стала лучшей подругой Кармен. Они созваниваются каждый день, и, когда полгода назад Кармен пребывала в шоке от предстоящей биопсии, Анна безвылазно сидела у нас. Хотя меня и бесило ее постоянное присутствие в нашем доме, я был вынужден признать, что Анна знает толк в настоящей дружбе. Сегодня Кармен и Анна гораздо ближе друг к другу, чем я и Томас. Кармен рассказывает Анне все. Я не столь откровенен с Томасом. По крайней мере, после того как обнаружил, что он выбалтывает Анне все, чем я занимаюсь (и чем втайне мечтает заняться сам). Не успеваю я даже глазом моргнуть, как это доходит до ушей Кармен, что совсем ни к чему. Честность — это все-таки раздутая добродетель. Анна считает иначе. Но ей легко говорить. Ее внешность уж никак не сочтешь приглашением к сексуальному контакту[7]. Анна даже при всем своем желании не способна на измену.

Анна из всех нас самая здравомыслящая. Она советует нам составить список из вопросов, которые мы хотим задать завтра доктору. Мы находим ее план удачным. Садимся вчетвером и обсуждаем все, что хотим узнать. Я записываю.

Методика срабатывает. Постепенно рак становится для нас отвлеченным предметом, который мы можем анализировать критически и почти объективно. За этот час Кармен не пролила ни слезинки.

Томас и Анна уходят в половине десятого. Я звоню Фрэнку, а Кармен включает компьютер и заходит в Интернет. Когда я вешаю трубку, она спрашивает, не помню ли я, как звучит обиходное название ее формы рака груди.

— Уолтерс мне не сказал. Сообщил только латинское название, мастит… карцинозо…

— Карциноматозный, точно. — Она смотрит на экран монитора. — Воспалительная форма рака груди… и это означает рак, который — на поздней стадии — захватывает клетки крови. Верно?

— Ну… думаю, да, — осторожно отвечаю я.

— Черт, тогда это погано. Значит, — ее голос дрожит, — мои шансы прожить еще лет пять составляют менее сорока процентов.

Сорок процентов.

— Почему ты так уверена в том, что это именно та форма? — Я начинаю раздражаться. — Ты уверена, что прочитала правильно?

— Да! Я же не умственно отсталая, Дэн! — взвизгивает она. — Здесь так написано! Взгляни сам.

Я не смотрю на экран монитора — вместо этого отключаю питание компьютера.

— Хорошо. Пора спать.

Сбитая с толку, она продолжает смотреть на черный экран, потом переводит на меня безжизненный взгляд. И тут же начинает горько плакать:

— О, боже, если бы только этот негодяй вовремя распознал болезнь, возможно, время не было бы так безнадежно упущено!

Я хватаю ее за руку и увлекаю наверх, в спальню.

После истерики, которой, казалось, не будет конца, она засыпает в моих объятиях. Я не могу сомкнуть глаз и даже не представляю, в каком состоянии встречу утро. Когда я просыпаюсь, меня пронзает мысль о том, что все это не сон, а самая страшная реальность.

У Кармен рак.

10

Дождь хлещет так сильно,

Что становится невыносимо…

Bløf, песня «Harder dan ik hebben kan» из альбома «Boven» (1999)

Доктор Шелтема здоровается с нами за руку, жестом приглашает сесть, а сама устраивается за своим рабочим столом.

Она просматривает историю болезни, помещенную в коричневый старомодный скоросшиватель. Я привстаю и вижу, что это та самая папка, которую позавчера держала в руках медсестра. В ней рентгеновские снимки (Кармен, как я полагаю), длинный, написанный рукой (доктора Уолтерса?) отчет, графический рисунок молочной железы, снабженный маленькой стрелочкой, и неразборчивый текст под ним. Шелтема читает документы так, будто нас нет рядом. В ее кабинете царит зловещая тишина.

► Доктор Шелтема не из тех, с кем можно расслабиться. Седые волосы, куча авторучек в нагрудном кармане халата, лицо ученого червя. Я и доктор Шелтема определенно из разного теста сделаны. Я догадался об этом по тому, как она оглядела мою тертую кожаную куртку, когда я зашел в ее кабинет.

Я сжимаю руку Кармен. Она подмигивает мне и, копируя мистера Бина, клюет носом, пока Шелтема по-прежнему, не говоря ни слова, вчитывается в бумаги, перелистывая их то вперед, то назад. Я отворачиваюсь от Кармен, чтобы не расхохотаться, поскольку, как мне кажется, это вовсе не укрепит наше с доктором взаимопонимание. Я снова обвожу глазами кабинет. На стене позади рабочего стола висит обрамленная копия картины художника-импрессиониста (не спрашивайте, кого именно, ведь я родом из Бреды-Ноорд, и с меня довольно и того, что я узнаю в этом холсте работу импрессиониста), а на стене возле двери — маленькая книжная полка с брошюрами, и среди новых для меня названий, вроде