Пока мы рядом - [6]

► Фрэнк обожает красоту, а я обожаю «Аякс». Вот почему наш офис — прямо под сектором ТТ, где всегда стояли фанаты «Аякса», когда он играл на Олимпийском стадионе, — можно считать компромиссом. Я настоял на том, чтобы всю боковую стену занимала фотография размером семь на полтора метра. На ней засняты игроки, выходящие на поле перед последним матчем Лиги чемпионов[5], окруженные баннерами, в облаке красного дыма. Офис «MIU» выглядит совсем как моя спальня, когда мне было пятнадцать лет, только в десять раз просторнее. И гораздо, гораздо круче. Это влияние Фрэнка и дизайнера, педика-англичанина в невероятно хипповых очках. Дизайнер полагал, что мой футбольный фетиш из-за габаритов не вписывается в интерьер. Но я заявил, что это не обсуждается, и принял его творческую концепцию с одним условием: он не тронет фотографию. У меня очень жесткие принципы, когда дело касается футбола. Англичанин скрепя сердце согласился, но в качестве компенсации потребовал карт-бланш в оформлении остальной площади офиса. «Не возражаю», — сказал я. И все остались довольны. Дизайнер настоял на том, чтобы свободное пространство перегораживали три цветных экрана из плексигласа — каждый по два метра в ширину и полтора в высоту, — красный, желтый и синий. Помимо этого ему захотелось, чтобы из-за книжных шкафов светили розовые флуоресцентные лампы, одна стена высотой пять метров была окрашена в цвет зеленого яблока, а другая обита персидскими подушками. Я сразу предположил, что пестрыми. И явно выбивающимися из бюджета. Фрэнк сказал, чтобы я не парился по этому поводу. В конце концов, я ведь позволил себе фотографию «Аякса»?

После этого педик и Фрэнк времени зря не теряли. И уже спустя несколько недель после нашего переезда Фрэнк торжественно объявил о предстоящих визитах журналистов (из «Хет Пароол», трех международных изданий по маркетингу и рекламе и какой-то газеты, пишущей о градостроительстве), двух групп архитекторов (одна из них приехала аж из Дании, а в ее составе оказалась такая роскошная женщина, что я перестал брюзжать о превышении бюджета, — «что сделано, то сделано») и нового клиента. В общем, в собственном маркетинговом бизнесе есть свои прелести.

— Привет, — говорю я, заходя в офис.

Все уже на местах. Первым делом я направляюсь к кофеварке, в нашу кухоньку, чтобы меня никто не видел. Дело в том, что в нашем офисе настолько свободная планировка, что даже в носу толком не поковыряешь — все сразу таращатся. Кофеварка — это приобретение Фрэнка, так что расходы на кофе вполне законны. Нажимаешь кнопку, и через полминуты твоя чашка наполнена. Сегодня меня такая скорость не очень устраивает. Когда мой кофе готов, я задерживаюсь у кофеварки еще на некоторое время. Потом собираю волю в кулак и прохожу мимо конторки Мод. Стараюсь не встречаться с ней взглядом.

Фрэнк вопросительно смотрит на меня, когда я сажусь за свой стол.

— Ну… что… она в госпитале, — отделываюсь я лаконичным ответом. Мод уже стоит рядом. И я спиной чувствую устремленные на меня взгляды остальных сотрудников. — Ладно, все в порядке. Подождем, что там будет.

Я включаю свой компьютер. С трудом удается сдерживать слезы. Мод кладет руку мне на плечо. Я накрываю ее своей ладонью и смотрю в окно. Если бы только я был маленьким. Тогда я смог бы убедить себя в том, что все плохое улетучится, стоит лишь о нем перестать говорить.

8

Все очень легко и все, в общем-то, просто:

Встречаются двое, любовь их захлестывает.

Но жизнь как тоннель, и несешься вперед,

Не зная, что скрыто в глубинах ее…

Bruce Springsteen, песня «Tunnel of Love» из альбома «Tunnel of Love» (1992)

В пять вечера мне звонит Кармен. Я как раз сел в машину, чтобы ехать в ясли. Мне даже не нужно спрашивать, как у нее дела. Я уже слышу это в ее голосе.

— Доктор только что ушел… Все ужасно, Дэн.

— Я еду. Только заскочу за Луной, и сразу к тебе.

У меня не хватает смелости расспрашивать Кармен.

■

Сердце учащенно бьется, когда я иду по коридору онкологического отделения с Луной на руках. Я захожу в палату, где сегодня утром оставил Кармен. Она уже одета и сидит на кровати, комкая в руках бумажный носовой платок, устремив взгляд в окно. Глаза у нее красные и воспаленные. Возле нее на кровати лежат еще два использованных носовых платка. Она видит нас и зажимает рот рукой. Ни слова не говоря, я подбегаю к ней и крепко обнимаю. Она утыкается головой мне в плечо и заходится в истерике. Мне по-прежнему недостает смелости задавать какие-либо вопросы. Я словно онемел. Луна тоже не издала ни звука с тех пор, как мы вошли в палату.

Кармен целует Луну, и ей все-таки удается выдавить из себя улыбку.

— Здравствуй, мое солнышко, — говорит она, поглаживая Луну по голове.

Я откашливаюсь.

— Рассказывай, — прошу я. Деваться некуда.

— Рак. Очень опасная форма. Диффузная, как они ее называют. Не опухоль, а воспалительная форма, и она уже распространилась по всей груди.

Шок.

— Они уверены в диагнозе? — Это единственное, что мне приходит на ум.

Она кивает, шумно сморкается в платок, который уже не впитывает влагу.

— Это называется карцинома… какой-то мастит. — Я киваю, как будто понимаю, о чем идет речь. — Если хочешь, можешь уточнить у доктора Уолтерса. Его кабинет дальше по коридору.