Пока еще ярок свет… О моей жизни и утраченной родине - [6]

Шрифт
Интервал

Позже, когда мы начали больше понимать, мы спросили маму, почему она обманула папу, сказав ему, что инициатива исходила от нас. Она ответила, что папа всегда слишком много требовал от жизни. Невозможно ждать от детей, чтобы они различали такие тонкости, и было бы неправильно продолжать огорчать его, называя дядей Сашей.

Я отчетливо помню прогулку в зоопарк. Там недавно родились очаровательные медвежата, и нам обещали показать их. Это первое мое воспоминание не только о событиях, но и о впечатлениях и связанных с ними эмоциях.

Мы пошли в зоопарк всей семьей. Была хорошая погода, воскресенье, везде было празднично и многолюдно. Я снова вижу желтый песок аллей, газоны и бассейны из искусственных камней для водных животных.

Вдруг в одном из этих бассейнов я заметила нечто невообразимое. Оно было большое, с блестящей черной спиной, которая заканчивалась огромной мордой с выступающими ноздрями, придающими ей квадратную форму. Когда эта немыслимая пасть открылась в чудовищном зевке – о, ужас! – внутри она оказалась бледно-розовой. Я поняла, что эта гора плоти была живым существом, наполовину погруженным в воду. Оно было живым, оно зевало, значит, оно могло страдать. Как, должно быть, ужасно, быть настолько огромным и уродливым. Помню, как я подумала, что такой урод не может быть любимым кем-либо, и мучительное сострадание охватило меня. Окаменев, я долго стояла на краю бассейна, пока не заметила возле себя сторожа. Мне не понравилось, как властно он взял меня за руку, и я расплакалась. Сторож отвел меня к родителям, которые искали меня повсюду.

Когда меня спрашивали, что мне показалось самым интересным в зоопарке, я всегда отвечала: бегемот. У нас считалось, что это ненормально. Хрупкая девочка из хорошей семьи должна была любить маленьких животных, забавных и милых. Что симпатичного можно найти в гиппопотаме? Я не могла объяснить, что, напротив, он показался мне очень некрасивым, очень несчастным и мне его жалко. Это мучительное чувство жалости впоследствии я испытала при многих обстоятельствах своей жизни. Я даже физически заболевала. Какие глупости, какие промахи совершала я из-за этой болезненной жалости, которая заставляла меня терять контроль над собой и бросаться, подобно Дон Кихоту, часто бесполезным и всегда смешным защитником на ветряные мельницы воображаемых невзгод.

Когда в ноябре 1907 года родилась моя сестра Наташа, бабушка просто сияла от счастья. Помню, как она пришла утром, взяла меня из постели и отнесла в свою комнату, где стояла детская кроватка. Она сказала мне: «Вот твоя сестра, твоя новая маленькая сестренка. Не правда ли, ты рада, что у тебя есть маленькая сестренка? Посмотри, какая она милая».

Это было так неожиданно, и я все еще была в полудреме. Почему бабушка несла меня на руках, а не одела, как делала это каждый день? Я не знала, лежало там живое существо или кукла. У нее были блестящие широко раскрытые глаза, как большие черные пуговицы. Я протянула вперед палец, чтобы потрогать и убедиться, что они принадлежали живому существу. Бабушка вовремя остановила меня. Об этом случае в семье говорили, что я хотела проткнуть глаза своей маленькой сестре. Это было не так, у меня не было намерения причинить ей боль. Но легенда осталась, и Наташа упрекала меня, даже когда мы выросли.

Бабушка обожала Наташу, она называла ее «мой маленький ангел». У нее было четверо детей и четверо внуков, но ни один ребенок в мире не был для нее столь прекрасным, как Наташа.

Я спрашивала себя, почему бабушка любила Наташу больше меня и прощала ей все капризы. Я находила для этого несколько причин: она была красива, у нее были вьющиеся волосы, бабушка очень любила папу и не любила моего родного отца. Я не понимала, почему Наташу находили такой замечательной девочкой. На самом деле она была очаровательна, потому что в ней была безграничная жизненная сила. Она злилась, плакала и успокаивалась быстро и спонтанно, как ребенок, который чувствует себя любимым. Несмотря на нашу разницу в возрасте, у нее было больше умения держаться, чем у меня, и тысячи женских уловок, чтобы понравиться. Я думаю, совсем маленькой она уже знала, что она красивая и обаятельная, в то время как я была неуклюжей, застенчивой и всегда витала в облаках.

Так как я была маленькая, тощая и часто мерзла, папа назвал меня «воробушек». Когда со мной случалась неприятность, он говорил: «Воробушек мой, почему именно на тебя падают все шишки?»

На фотографиях, где мне шесть или семь лет, тоненькая девочка с большим лбом и двумя длинными косами. В России говорили, что у девушки длинные волосы, если она может сесть на свои косы, держа голову прямо. Я могла сидеть на своих, но вместо легких, волнистых и пепельно-белокурых волос, как у мамы и сестер, мои волосы были жесткие и темные. Я думала, что очень некрасиво иметь прямые волосы.

По возрасту я была ближе к Ксении, она на два года старше, чем к Наташе, которая, в моих глазах, была еще младенцем, так как была на пять лет младше меня. Ксения считалась большой, у нее была своя комната, она могла благоустраивать ее по-своему, и ее распорядок дня отличался от нашего. Вероятно, из-за моего маленького роста и заботы о моем здоровье нас с Наташей считали «маленькими». Говорили: «Пойдем погуляем с маленькими, пойдем купаться с маленькими…» Я должна была рано ложиться спать, потому что Наташа не хотела идти спать одна, и ходить мелкими шагами, чтобы она успевала за мной. Я смотрела на нее как на истинную обузу.


Рекомендуем почитать
И всегда — человеком…

В декабре 1971 года не стало Александра Трифоновича Твардовского. Вскоре после смерти друга Виктор Платонович Некрасов написал о нем воспоминания.


Конвейер ГПУ

Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.


Мир мой неуютный: Воспоминания о Юрии Кузнецове

Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.


История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 10

«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».


История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 5

«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.


Борис Львович Розинг - основоположник электронного телевидения

Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.


Из пережитого

Серию «Семейный архив», начатую издательством «Энциклопедия сел и деревень», продолжают уникальные, впервые публикуемые в наиболее полном объеме воспоминания и переписка расстрелянного в 1937 году крестьянина Михаила Петровича Новикова (1870–1937), талантливого писателя-самоучки, друга Льва Николаевича Толстого, у которого великий писатель хотел поселиться, когда замыслил свой уход из Ясной Поляны… В воспоминаниях «Из пережитого» встает Россия конца XIX–первой трети XX века, трагическая судьба крестьянства — сословия, которое Толстой называл «самым разумным и самым нравственным, которым живем все мы».


Нам не дано предугадать

Эта книга – уже третье по счету издание представителей знаменитого рода Голицыных, подготовленное редакцией «Встреча». На этот раз оно объединяет тексты воспоминаний матери и сына. Их жизни – одну в конце, другую в самом расцвете – буквально «взорвали» революция и Гражданская война, навсегда оставив в прошлом столетиями отстроенное бытие, разделив его на две эпохи. При всем единстве незыблемых фамильных нравственных принципов, авторы представляют совершенно разные образы жизни, взгляды, суждения.


Живы будем – не умрем. По страницам жизни уральской крестьянки

Книга воспоминаний Татьяны Серафимовны Новоселовой – еще одно сильное и яркое свидетельство несокрушимой твердости духа, бесконечного терпения, трудолюбия и мужества русской женщины. Обреченные на нечеловеческие условия жизни, созданные «народной» властью для своего народа в довоенных, военных и послевоенных колхозах, мать и дочь не только сохранили достоинство, чистую совесть, доброе, отзывчивое на чужую беду сердце, но и глубокую самоотверженную любовь друг к другу. Любовь, которая позволила им остаться в живых.


Сквозное действие любви. Страницы воспоминаний

«Сквозное действие любви» – избранные главы и отрывки из воспоминаний известного актера, режиссера, писателя Сергея Глебовича Десницкого. Ведущее свое начало от раннего детства автора, повествование погружает нас то в мир военной и послевоенной Москвы, то в будни военного городка в Житомире, в который был определен на службу полковник-отец, то в шумную, бурлящую Москву 50-х и 60-х годов… Рижское взморье, Урал, Киев, Берлин, Ленинград – это далеко не вся география событий книги, живо описанных остроумным и внимательным наблюдателем «жизни и нравов».