Пока дышу... - [143]

Шрифт
Интервал

С чего это вдруг? Ведь уже месяца два прошло с тех пор, как он убрал Горохова!

Кулагин проводил Тамару Савельевну подчеркнуто вежливо, хотя и молча. Даже хотел подать ей пальто, но она поторопилась схватить его первая. Получилось грубовато, и Кулагин с удовлетворением отметил, что нынешняя молодежь все-таки слишком дурно воспитана. Грубая молодежь!

Закрыв за гостьей дверь, он выругался, как грузчик, что случалось с ним очень редко, тяжелыми шагами прошел в кабинет мимо жены, молча стоявшей в дверях столовой, где в стаканах темнел нетронутый чай.

Анна Ивановна то ли ждала, что он заговорит, то ли сама хотела начать разговор, но он ничего этого не пожелал заметить. Да и о чем ему говорить с женщиной, которая родного сына не смогла удержать дома?! В конце концов, разве это не дело матери — привить ребенку любовь к родителям, к своей семье, к родному крову?

Он прошел мимо нее, как мимо вещи, и закрылся у себя на ключ, и стал неслышно ходить из угла в угол по ковру, и так же неслышно появлялось, и исчезало, и вновь появлялось в полированном красного дерева торце старинного шкафа его отражение.

Кулагин вспомнил, что мать Горохова недавно приходила в клинику за какими-то там бумагами, наверно, хотела избавить сына от лишнего неприятного визита. Вот вам, простая женщина, а о сыне заботится, ограждает его от душевных травм, — так и должна поступать настоящая мать! Зато его мамаша, интеллигентная Августа Павловна, ничего не прощает сыну. Ничего! Похоже, она не простила ему и того, что он вырвался из этой военной мясорубки. Но на кой же черт ему нужно было до конца тянуть солдатскую лямку? Не выгоднее ли для страны, что он вернулся с двумя руками и мыслящей головой и стольких людей спас от смерти?

А Слава? По какому, собственно, праву он судит отца? За что? За то, что он, отец, исходя из жизненного своего опыта, выбрал ему лучшую специальность?.. Вот она, сыновья благодарность!..

В потоке всех этих мыслей угроза Крупиной, — а слова ее он расценивал именно как угрозу, — не была главной. С этой дорвавшейся наконец до мужской постели мадонной он сумеет справиться, слишком шатки ее позиции. Или, может быть, все исходит от Архипова? Хорош коллега! Очень деликатно поступил! Взял к себе на работу Горохова, продемонстрировав тем самым перед всем городом, что осуждает решение профессора Кулагина!

Сергей Сергеевич ходил по комнате, и собственное отражение неизменно спешило ему навстречу, и они едва не касались плечами. Эта близость, как всегда, успокаивала. Всё и все в мире под вопросом, только тут надежность, только сам себя он не подведет.

Он начал успокаиваться, и как раз в это время позвонил Прямков и сказал, что именно его, профессора Кулагина, рекомендуют на пост директора научно-исследовательского института.


…Прошло месяца два. Или три.

В кабинете Архипова сидел Федор Григорьевич и маленький человечек с добрыми, печальными глазами, которого Горохов десять дней назад прооперировал. Это была его первая операция в новой клинике.

Пустяковый аппендицит нелегко дался. Долгие недели — как это и бывает у хирургов, потерпевших тяжелую неудачу, — Федора Григорьевича преследовал страх перед операционным столом. Под любым предлогом он уклонялся от операций, но наконец Архипов просто приказал ему взяться за настоящее дело.

И вот они сидят втроем. Оказывается, человек с печальными глазами очень боялся операции. Но завтра он выписывается, и вот принес на память своему врачу слепленную из пластилина фигурку.

— Я немножко скульптор, — смущенно сказал он. — Потом я сделаю это же из гипса.

Фигурка была выполнена мастерски. Чуть согнутый человек, правый локоть прижат к животу.

— Ну как, похоже? Таким я к вам явился?

Архипов весело и раскатисто расхохотался. А Горохов подумал, что этот скульптор чем-то смахивает на доброго гнома.

За окном лил дождь, злая колкая крупа колотилась в окна. В кабинете было тихо, уютно.

Федору Григорьевичу не хотелось уходить. Некоторое время после ухода скульптора-гнома они с Архиповым сидели молча. Хорошо, когда можно вот так сидеть вдвоем и молчать!

Потом Федор Григорьевич спросил:

— Борис Васильевич, а почему вы сделали самоотвод по НИИ? Теперь Кулагин заправляет. Неужели это лучше для науки?

— Нет, для науки, быть может, и не лучше, — подумав, сказал Архипов. — Но мне это ни к чему. Я клинику люблю, именно клинику.

Они снова умолкли, но на этот раз тишину нарушил Борис Васильевич:

— А не знаешь ли ты, как дела у Тамары Савельевны? Ей-богу, не думал, что она сумеет себя так повести! Тут же мужество требовалось! Да еще какое! В наш век против начальства редко кто рискует переть. А она поперла!

Он искоса глянул на Горохова. Тот сидел, опершись локтями о колени, курил, и худые щеки его западали при затяжках.

— Федор Григорьевич! — вдруг сказал Архипов. — Извини меня, может, я невпопад, но позвони ты ей! У меня своя дома испереживалась, звонков ждет, а звонков нет. Смотреть жалко! И Крупина небось на каждый звонок бежит. Понимать надо: женщины ведь они…

Горохов только глянул на него.

— Вот я сейчас уйду, — поднимаясь, продолжал Борис Васильевич, — а ты позвони. Не оттягивай. Ты в ней мужество пробудил, так будь же и сам мужчиной.


Еще от автора Вильям Ефимович Гиллер
Вам доверяются люди

Москва 1959–1960 годов. Мирное, спокойное время. А между тем ни на день, ни на час не прекращается напряженнейшее сражение за человеческую жизнь. Сражение это ведут медики — люди благородной и самоотверженной профессии. В новой больнице, которую возглавил бывший полковник медицинской службы Степняк, скрещиваются разные и нелегкие судьбы тех, кого лечат, и тех, кто лечит. Здесь, не зная покоя, хирурги, терапевты, сестры, нянечки творят чудо воскрешения из мертвых. Здесь властвует высокогуманистический закон советской медицины: мало лечить, даже очень хорошо лечить больного, — надо еще любить его.


Во имя жизни (Из записок военного врача)

Действие в книге Вильяма Ефимовича Гиллера происходит во время Великой Отечественной войны. В основе повествования — личные воспоминания автора.


Два долгих дня

Вильям Гиллер (1909—1981), бывший военный врач Советской Армии, автор нескольких произведений о событиях Великой Отечественной войны, рассказывает в этой книге о двух днях работы прифронтового госпиталя в начале 1943 года. Это правдивый рассказ о том тяжелом, самоотверженном, сопряженном со смертельным риском труде, который лег на плечи наших врачей, медицинских сестер, санитаров, спасавших жизнь и возвращавших в строй раненых советских воинов. Среди персонажей повести — раненые немецкие пленные, брошенные фашистами при отступлении.


Тихий тиран

Новый роман Вильяма Гиллера «Тихий тиран» — о напряженном труде советских хирургов, работающих в одном научно-исследовательском институте. В центре внимания писателя — судьба людей, непримиримость врачей ко всему тому, что противоречит принципам коммунистической морали.


Рекомендуем почитать
Рубежи

В 1958 году Горьковское издательство выпустило повесть Д. Кудиса «Дорога в небо». Дополненная новой частью «За полярным кругом», в которой рассказывается о судьбе героев в мирные послевоенные годы, повесть предлагается читателям в значительно переработанном виде под иным названием — «Рубежи». Это повесть о людях, связавших свою жизнь и судьбу с авиацией, защищавших в годы Великой Отечественной войны в ожесточенных боях свободу родного неба; о жизни, боевой учебе, любви и дружбе летчиков. Читатель познакомится с образами смелых, мужественных людей трудной профессии, узнает об их жизни в боевой и мирной обстановке, почувствует своеобразную романтику летной профессии.


Крепкая подпись

Рассказы Леонида Радищева (1904—1973) о В. И. Ленине вошли в советскую Лениниану, получили широкое читательское признание. В книгу вошли также рассказы писателя о людях революционной эпохи, о замечательных деятелях культуры и литературы (М. Горький, Л. Красин, А. Толстой, К. Чуковский и др.).


Белая птица

В романе «Белая птица» автор обращается ко времени первых предвоенных пятилеток. Именно тогда, в тридцатые годы, складывался и закалялся характер советского человека, рожденного новым общественным строем, создавались нормы новой, социалистической морали. В центре романа две семьи, связанные немирной дружбой, — инженера авиации Георгия Карачаева и рабочего Федора Шумакова, драматическая любовь Георгия и его жены Анны, возмужание детей — Сережи Карачаева и Маши Шумаковой. Исследуя характеры своих героев, автор воссоздает обстановку тех незабываемых лет, борьбу за новое поколение тружеников и солдат, которые не отделяли своих судеб от судеб человечества, судьбы революции.


Старые долги

Роман Владимира Комиссарова «Старые долги» — своеобразное явление нашей прозы. Серьезные морально-этические проблемы — столкновение людей творческих, настоящих ученых, с обывателями от науки — рассматриваются в нем в юмористическом духе. Это веселая книга, но в то же время и серьезная, ибо в юмористической манере писатель ведет разговор на самые различные темы, связанные с нравственными принципами нашего общества. Действие романа происходит не только в среде ученых. Писатель — все в том же юмористическом тоне — показывает жизнь маленького городка, на окраине которого вырос современный научный центр.


На далекой заставе

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Мой учитель

Автор публикуемых ниже воспоминаний в течение пяти лет (1924—1928) работал в детской колонии имени М. Горького в качестве помощника А. С. Макаренко — сначала по сельскому хозяйству, а затем по всей производственной части. Тесно был связан автор записок с А. С. Макаренко и в последующие годы. В «Педагогической поэме» Н. Э. Фере изображен под именем агронома Эдуарда Николаевича Шере. В своих воспоминаниях автор приводит подлинные фамилии колонистов и работников колонии имени М. Горького, указывая в скобках имена, под которыми они известны читателям «Педагогической поэмы».