Поиски мира - [4]

– Ну что, щенок, какую ногу тебе отрубить для начала?

Он махнул сверкающим полукружьем, Тахиос раздвинул ноги и лезвие глубоко вошло в пол. Прежде чем Броуги успел выдернуть его или отскочить, сирота оттолкнулся левой рукой и концом меча дотянулся до горла противника. Так они и застыли в нелепой, блудливой позе – юнец с раздвинутыми ногами и мужчина, уткнувшийся ему между колен.

Потом Тахиос с усилием столкнул труп в сторону и осторожно встал.

Пнул носком сапога чашку.

– И это всё, на что способны мужчины? – скривив губы, спросил он.

Безумие схлынуло, но Тахиос действительно не боялся их – потных, грязных, грубых головорезов.

– Извините, ваше высочество, – изящно поклонился он герцогу, хотя внутри всё кипело. – Я был неучтив. Возможно ли мне скрасить своё поведение тем, что я научу вежливости того пса, который бросил в меня своей миской? Это ведь тоже было достаточно грубо.

Танкред помолчал, давая всем ощутить комок тишины, а потом непринужденно рассмеялся.

– Нет, мой верный Тахиос, ты можешь идти. Мои псы мне ещё понадобятся.

Сирота вышел, проклиная себя за горделивую улыбку. Ему было семнадцать лет, но он всё ещё не мог полностью владеть своими чувствами в этом волчьем логове.

Ты можешь идти – так сказало чудовище в первый раз, когда он выиграл у него схватку в присутствии наставника. Тахиос, раскрасневшись – это было заметно, несмотря на его смуглую кожу, повернулся, и удар в спину швырнул его на землю.

Юноша досадливо сапнул носом и вдруг заметил, что до сих пор несет обнаженный клинок в правой руке. На лезвии темнела кровь. Он вспомнил как убил первого своего: поляна, чадящие костры, конь прыжком выносит его вперед – взмах топориком – плешивый слуга падает с расколотым черепом – и содрогнулся. Безумие схлынуло, заболели ребра, по которым прошелся кованый сапог Броуги. Ты можешь идти. Сирота тщательно вытер клинок о рукав, спрятал его в ножны и, поймав за локоть испуганную служанку, приказал ей принести похлебку и лепешек в свои покои.

В свои покои!

Тётка всегда говорила ему, чтобы он был осторожен вблизи высоких стен – за ними скрываются люди, в чьей власти распоряжаться жизнями, таких как мы. Он смеялся над ней, показывая свои белые зубы. Крепкие ноги готовы были унести его от любой беды, подворотни укрыть от любых преследователей – что за дело вихрастому, ясноглазому мальчишке до причитаний глупой старой женщины?

Он бегал по своему кварталу, забирался на полуразрушенную стену, отделяющую старый город от нового – с приходом бенортов многие границы были переиначены, пробирался на постоялые дворы, чтобы увидеть удивительных двугорбых зверей – верблюдов, заросших косматой шерстью, послушать, как они ревут и взглянуть на погонщиков с медной кожей, что щелкали бичами, успокаивая животных. Он воровал всякие безделушки, скорее из желания покрасоваться, чем добыть себе пропитание и однажды побился со своими приятелями об заклад, что стянет у неповоротливого менялы Марза его заветный медальон из глубокого кошеля. Марз, конечно, был неповоротлив, но когда он бежал, остановить его не мог никто. Так и неслись они по Западному рынку: мальчишка, проскальзывающий за прилавки, и огромный меняла, расшвыривающий всех со своего пути. И Тахиос бы ушел с этим кружочком серебра в потной ладошке, если бы не стража, отрезавшая ему путь к отступлению и заставившая во все лопатки припустить по Кольцевому Спуску. А там уже, на мостовой, у поворота, сирота наткнулся на герцогского жеребца…

Тахиос корочкой выскреб со дна остатки мяса, отбросил глубокую чашу и понял, что не сможет сейчас заснуть. Нарождающийся месяц тускло светил на заиндевевшие стены, караульный двор внизу казался черным провалом – даже факелов отчего-то не зажгли, хотя наверняка фонари горят перед главными воротами. Потянувшись, юноша встал и решительно накинул плащ себе на плечи.

* * *

Дева въехала в Алтутон два дня назад, и с тех пор никак не могла поймать удачу за хвост. Все связующие нити, казалось, были оборваны.

Стражи на главных воротах придирчиво осмотрели её, ощупали седельные сумки, а десятник потребовал сказать, остановится такая странная чужеземка.

Алвириан назвалась племянницей Кесковита – старьёвщика с Мокрой улицы и стражи обменялись понимающими взглядами. Эти взгляды деве не понравились. Они говорили о том, что в ближайшие дни в дом Кесковита могут постучать блюстители закона, прибывшие с проверкой.

Когда же она проехала по заметённым снегом улицам и увидела на месте лавочки лишь полуобвалившиеся стены со следами недавнего пожара, в её сердце закралась тревога.

В ближайшем трактире степенный хозяин прикинулся замкнутым человеком – говорил немного и неохотно, смотрел так же пристально, как и стражи, за комнату заломил несусветную цену и спокойно смотрел, как она трясущимися пальцами отсчитывает на ладони серебро.

– Я буду вынужден доложить о вашем пребывании страже, – сказал он, пряча плату в кошель на поясе. – И они меня обязательно спросят, что вы здесь делаете одна, в такое время года.

– Я ищу дядюшку, он часто останавливался у вас, – и Алвириан назвала купца из Анриака, который должен был ожидать её в этом самом «Огне и волосе».