Поиски мира - [3]

Младший сын герцога, голубоглазый блондин Танкред, кривя полные, мальчишеские ещё губы, поощрял своего «питомца» в таких действиях, иногда сам участвовал в набегах и разрешал Тахиосу спать у его ложа подобно собаке.

Со временем Тахиос понял, что принадлежит чудовищу. Чудовище не любило ни отца, ни окружающих, завидовало двум своим старшим братьям – Отеру и Гильому, ненавидело их, ненавидело и свою мать – ниппиларскую дворянку, которую старый герцог пленил во время похода к Кантерберийским горам. Ещё чудовище было памятливо и мстительно.

Когда им разрешили брать в руки настоящие, только затупленные клинки, Тахиосу пришлось стать вдвойне осторожным в схватках. В какой-то мере именно эти схватки научили его балансу и изворотливости, хотя чудовище видело его насквозь – глаза невозможно скрыть, и презрительно смеялось над сиротой…

Тахиос шел, щурившись на факелы, попадавшиеся на пути слуги сторонились его. Он не оглядывался.

Танкред был в тронном зале, как сирота и ожидал. Он сидел за роскошным длинным столом черного дерева, а Броуги с Дэлом и вся остальная их свора стояла у другого конца. Стены зала были обшиты деревом, даже пол устелен дубовыми плахами и оттого здесь было теплее суровой зимой, чем даже в покоях герцогских сыновей. Впрочем, Отер, исповедуя суровый образ жизни, иногда спал с отрытым окном, и молодые служанки с благоговейным ужасом будили его, отряхивая снег с одеяла.

– И где же вы оставили его, мои верные псы? – спрашивал новоиспеченный герцог, облокотившись о столешницу и покачивая правой рукой с кубком.

Блестящие глаза его были устремлены на Дэла, который, уперев ножны своего короткого меча в скамью, сложил руки на рукояти.

Рыжебородый бродяга, невесть где прошатавшийся десяток лет, вернувшийся заматеревшим, покрытым шрамами свирепым бойцом ответил, растягивая слова:

– Аа на пригорке к самой высокой сосне прикололи.

Белое, с прозеленью вино колыхнувшись, потекло по блестящему кубку, закапало на стол, когда довольный герцог махнул правой рукой

– Садитесь, отведайте моего мяса. Эй! – мяса моим верным слугам! Пейте моё вино. Подать нам вина!

Невесело было в замке.

Тахиос посмотрел, как быстро снуют кравчие, стараясь скрыться от взглядов прихлебателей Танкреда, посмотрел, как ровно горят свечи на столе, как двигаются на скамьях грязные, заросшие щетиной люди и внезапно перестал опасаться их.

За спиной у Танкреда располагались два телохранителя и его мажордом – спесивый Ланье, который так боялся остаться в немилости, что лебезил и угождал молодому хозяину Бенорта как мог.

Пир был совершенно неофициальный – никаких приглашенных гостей, впрочем, после смерти Старого Герцога и его среднего сына – Гильома – в замке осталось не так уж много придворных.

Весь Алтутон, казалось, затаился и ждал, что произойдет в обители рода Наорка; всё герцогство, укрытое снегами, беспокойно ворочалось, словно стремясь отогнать дурнотный сон, а под сводами замка будто сидели совы, готовые вырваться на волю и разнести на быстрых крыльях любые вести.

Броуги первым заметил задумавшегося Тахиоса и громко крикнул ему:

– Что ты там вынюхиваешь, заморыш? Пшел!

Сирота только склонил голову к плечу: глупый, большой, неуклюжий человек с секирой на поясе, но Танкред повернул голову, фыркнул и махнул рукой.

– Присоединяйся, приемыш. Тебе должно быть отрадно слышать, как гибнут мои враги.

– От рук настоящих мужчин! – крикнул кто-то сидевший в самом конце стола, а потому тёмный, неразличимый.

Тахиос подошел, отодвинул стул, и сел, несмотря на шипение мажордома.

– Оставь его, Ланье, он с детства был невоспитан, – лениво процедил Танкред. – Потом он убил своего первого противника и решил, что это удостаивает его чести сидеть в моём присутствии.

– Разрешите, я проучу его? – с шумом поднялся Броуги, выпивший больше всех.

Тахиос смотрел на чудовище, чудовище смотрело на него, его черты лица были безмятежны, тонкие длинные крепкие пальцы спокойно ломали хлеб.

– А что? – улыбнулся герцог. – Тебе не помешает урок хороших манер, Тахиос?

Сирота пожал плечами. Временами он чувствовал безумие, изливающееся из стен этого замка, и это было так упоительно, что Тахиос не верил, что в эти моменты что-то способно пресечь нить его жизни.

Стражи стояли с каменными лицами, вояки Дэла захлопали ладонями по столу и заревели, когда двое вышли к правой стене залы. В руках у Броуги поблескивала казавшаяся игрушечной секира, Тахиос обнажил свой полуторный меч.

Броуги расторопно напал, рубя секирой сверху вниз и справа налево, сирота уходил от ударов быстрыми полуоборотами, но ему не хватало длинны рук, чтобы серьезно достать противника – северянин был выше его на голову, и, несомненно – опытнее. Только вот не принимал Тахиоса всерьёз. Он намеревался загнать сироту в угол и удивленно взревел, когда тот вывернулся, попутно располосовав вражеский локоть.

Кто-то швырнул чашку с подливой, она ударила Тахиоса в плечо, он на миг замешкался, впервые принял удар лезвием меча и оказался на полу, Броуги пнул его раз, другой, отбросив почти к самому тронному возвышению, и с усмешкой стал подходить, ловко перебрасывая секиру из руки в руку.