Поиски мира - [21]

– Она говорит, что все сведения о нем могут быть в замке.

– У этого… Танкреда?

– Он мальчишка, мой император. Скорее всего, в архивах или у мажордома…

Возариус открыл глаза.

– Что ты хотел мне предложить?

– Я всего лишь излагаю то, что мне известно, ваше величество, – уклонился от ответа Снио.

«Да, боишься. Видишь, что я сегодня не в духе. Старый Лис, ты хочешь сберечь её, а мне нужно Зеркало. Мне позарез нужно Зеркало, будь оно проклято!»

– Ты предпринял уже что-нибудь без моего ведома?

– Нет, мой император.

– Хорошо.

Возариус прошел к скамье из тиса, что стояла у неглубокого пруда, с чистой, прозрачной, тёплой водой. Сел, опустил ноги в воду и откинулся на спинку.

Музыка мешала сосредоточиться.

– Вели им замолчать.

Сегевел поклонился, и отправился к музыкантам.

Возариус неспешно думал. Здесь ему думалось легче, чем в термах, где вода бурлила и массировала кожу, легче, чем на конных прогулках, легче, чем в своей опочивальне, чем в тронном зале, чем за переносным военным столиком в шатре. Легче, чем за обеденным столом.

Итак, Север непредсказуем. Если оставить всё как есть, то юнец чего доброго подгребет всю силу под себя и тогда действительно – бенорты уже восемь лет не ходили походом на юг. За восемь лет, думают они, анриакцы отстроили дома, накупили красивых тканей, сделали много вина, собирали – и не раз! – хорошие урожаи зерна, меняли его на золото и серебро, покупали рабов и невольниц. У них появились лошади и другой скот, грех не воспользоваться тем, что само идет в руки. А туэркинтинцы встанут по правую руку, чтобы в случае неудачи быстро бежать домой, ограбив герцогский обоз, а в случае успеха набить и свои седельные сумки. Ноздри Возариуса расширились, будто уже сейчас вдыхал он дым пожарищ и запах крови.

Нет. Щенок должен умереть, последний из выводка, за что, кажется, даже сами бенорты возблагодарят небо. А Ульрика… никогда женщина не сможет править таким народом. В этом проблема всех женщин, желающих властвовать, даже той, что лежит сейчас на его ложе и строит коварные планы. Они не понимают, что все их ухищрения рано или поздно принесут лишь один плод: одиночество. А одной женщине не выжить никак. О графе же Мельдфандском можно будет позаботиться, но уже ближе к осени, когда будет понятно, на чью сторону клонится чаша весов.

Что же до Зеркала Мира… тут Возариус прикусил губу. О, эта вещь, лишившая империю половины своих владений! Было время, Ар-Тахас правил землями от Рилфейского моря на юге до Гремящего кряжа на севере, на востоке легионы омывали свои копья в великом Фарайре, а на западе непроходимые леса и дикие горы были им преградой. Но явилось Зеркало, и магерландцы перешли реку.

Мне пятьдесят шесть лет, думал Возариус, оглаживая бороду. Двадцать пять из них, я сижу на троне. Я разбил мохаристанцев в восьми войнах, сдерживаю туэркинтинцев, не раз забирал и отдавал Парквел. Старый Ворон знал меня, слышал поступь моих легионов. Но сейчас на моей кровати императрица трахается с военачальником Западной фемы, а вечером тайком ускользнет к наместнику Кавлы, думая поднять против меня мятеж. Совет Пятисот негодует на новые налоги и законы, мешающие им наживаться на торговле и прибирать к рукам земли бедняков, а со всех сторон так и смотрят своими жадными глазами чужеземцы. И первым, чья конница появится под стенами Ар-Тахаса или Аггеха – смотря какой кусок он захочет проглотить, – будет магерландский шуад. А я не для того двадцать пять лет строил, укреплял, и выигрывал битвы.

– Серый, – позвал император.

– Да, ваше величество.

– Эта Алвириан должна войти в замок и выяснить то, что нужно. А Танкред принесет нам больше вреда, чем пользы. Пошли людей.

– Да, мой император. Последнее, что я узнал – зреет заговор. И в день Лига жизнь юного герцога может быть в опасности, некоторые знатные люди едут в Алтутон с наточенными мечами. Мой человек и дева придут на празднество… как гости.

– Даже так. Ты достоин своего сана, Серый.

– Благодарю, ваше величество.

* * *

Тахиос всё своё время тратил на поиски и тренировки. Он даже согласился биться затупленными клинками со Стирном, чем вызвал оживление Танкреда. Стирн молотил сироту каждый раз до кровавых синяков на руках и ссадин на рёбрах, но Тахиос не сдавался. А праздник близился, и народу в столице прибывало, хотя все и ходили с опаской.

Раз на юношу напал оборванец с кинжалом и попытался стащить с коня, но только распорол рукав куртки, да поцарапал бляху ремня. Тахиос же отрубил ему голову.

Вечером сирота напился, хотя и не любил пить – он видел, что случается с людьми, потерявшими над собой контроль из-за выпивки. Пить же в обществе чудовища было вдвойне опасно, и потому юноша уединился.

Потом он вспомнил о Барахе.

Дверь, ведущая в библиотеку, была заперта, и Тахиос долго и громко колотил в неё ногами. Когда же он, выругавшись, хотел уже идти обратно, навстречу ему вышел архивариус с лампадой.

– Я заснул в своей каморке, юноша. А эти переходы довольно темны, так что пришлось искать ещё и лампадку.

Тахиос молча протянул ему один из кувшинов. В карманах у него были хлеб и ветчина. Так же молча они разожгли камин и уселись возле него, смакуя напиток. За окном шумел ветер, но к утру вьюга должна была прекратиться. Барах поглядел на синяки под глазами у сироты и покачал головой.