Поиски абсолюта - [47]

— Где спрятать? — спросила Маргарита, не отказав себе в удовольствии перебрать пальцами несколько дукатов (ребячество, погубившее ее!..).

— Я приподниму эту мраморную колонку, у нее полый цоколь, — сказал Эммануил, — вы сунете туда свертки, и сам черт их там не найдет.

В ту минуту, когда Маргарита совершала свой последний переход от рабочего столика к колонке, она испустила пронзительный крик, выронила свертки, монеты прорвали бумагу и покатились по паркету: отец стоял в дверях залы, и такая жадность написана была на его лице, что Маргарита испугалась.

— Что это вы здесь делаете? — проговорил он, поглядывая поочередно то на свою дочь, окаменевшую от страха, то на молодого человека, сразу выпрямившегося, хотя, впрочем, само пребывание его около колонки было достаточно красноречиво.

С каким-то ужасным звоном падали червонцы на паркет, что-то зловещее чудилось в том, как они катились по полу.

— Я не ошибся, — сказал, усаживаясь, Валтасар, — мне послышался звон золота…

Он был не менее взволнован, чем молодые люди, сердца которых так бились в унисон, что их биение слыша- лось, как удары маятника, среди глубокого молчания, сразу воцарившегося в зале.

— Благодарю вас, де Солис, — сказала Маргарита Эммануилу, бросая на него взгляд, который означал: «Помогите мне спасти эти деньги».

— Как! Это золото… — вмешался Валтасар, бросая то на дочь, то на Эммануила страшный испытующий взгляд.

— Золото принадлежит господину де Солису, который был так добр, что ссудил его мне, чтобы можно было уплатить сполна все наши долги, — ответила Маргарита.

Де Солис покраснел и собирался уйти.

— Постойте, — сказал Валтасар, за руку удерживая его. — Не скрывайтесь от моей благодарности.

— Вы мне ничего не должны. Деньги принадлежат вашей дочери, она берет их у меня взаймы под свои земли, — сказал он, взглянув на возлюбленную, которая поблагодарила его неприметным движением ресниц.

— Этого я не допущу, — сказал Клаас, взяв перо и лист бумаги со стола, за которым обычно писала Фелиция.

И, обернувшись к изумленным молодым людям, он спросил:

— Сколько здесь?

Страсть сделала Валтасара хитрее самого ловкого плута-интенданта: он уже готов был завладеть деньгами. Маргарита и де Солис замялись.

— Сочтемте, — предложил Клаас.

— Здесь шесть тысяч дукатов, — заметил Эммануил.

— Семьдесят тысяч франков, — сказал Клаас.

Взгляд Маргариты придал ее возлюбленному мужества.

— Ваше обязательство ценности не имеет, — сказал он, весь дрожа, простите мне это чисто техническое выражение: нынче утром я ссудил вашей дочери сто тысяч франков, чтобы выкупить векселя, которые вы были не в состоянии оплатить, значит и мне никаких гарантий вы дать не могли бы. Все сто семьдесят тысяч франков принадлежат вашей дочери, которая может располагать ими, как ей угодно, но я даю их взаймы, только взяв с нее обещание подписать закладную на ее долю в землях Вэньи, в тех угодьях, где недавно вырублен лес.

Маргарита отвернулась, чтобы скрыть выступившие у нее на глазах слезы, она знала, каким чистосердечием отличался Эммануил. Воспитанный своим дядей в самом суровом соблюдении добродетелей, предписываемых религией, молодой человек особенно опасался лжи; вручив Маргарите свою жизнь и сердце, он жертвовал теперь и своею совестью.

— Прощайте, — сказал ему Валтасар. — Я думал, вы больше доверяете человеку, который смотрит на вас как на сына…

Эммануил обменялся с Маргаритой печальным взглядом. Марта пошла проводить его и запереть дверь на улицу. Когда отец и дочь остались одни, Клаас сказал дочери:

— Ты любишь меня, не правда ли?

— Бросьте ваши уловки, папенька. Вы хотите денег? Их вы не получите.

Она стала собирать дукаты, отец молча помогал ей поднимать их с полу и пересчитывать, Маргарита приняла его помощь без малейшего недоверия. Когда две тысячи дукатов были сложены в столбики, Валтасар сказал с отчаянием:

— Маргарита, это золото мне необходимо!

— Было бы воровством, если бы вы его взяли, — ответила она холодно. Послушайте, папенька, лучше убить нас сразу, чем заставлять нас каждый день претерпевать тысячу смертей. Что ж, посмотрим, кто одолеет, — вы или мы…

— Значит, вы убьете своего отца! — продолжал он.

— Мы отомстим за мать, — сказала она, указывая на то место, где умерла г-жа Клаас.

— Дочь моя, если бы ты знала, зачем оно мне нужно, ты не произнесла бы таких слов. Послушай, я объясню тебе, какую задачу должен я разрешить… Но ты ведь не поймешь! — вскричал он с отчаянием. — Словом, дай мне деньги! Хоть раз поверь в своего отца… Да, я знаю, я доставил твоей матери много страданий, я расточил, как выражаются невежды, свое состояние и промотал ваше, вы все теперь вынуждены работать из-за моего безумия, как ты это называешь, но, ангел мой, дорогая, любовь моя, моя Маргарита, выслушай же меня! Если мне не удастся, я покорюсь тебе, я буду тебе повиноваться, как должна бы повиноваться мне ты; я буду исполнять твои желания, вверю тебе все свое имущество, откажусь от опеки над детьми, отрекусь от всякой власти. Клянусь памятью твоей матери! — сказал он, проливая слезы.

Маргарита отвернулась, чтобы не видеть лицо его, залитое слезами, и Клаас бросился к ногам дочери, думая, что она готова уступить.