Поиск - [2]

Затем он прошел через дыру и встал по другую сторону, на него накатило головокружение, отчасти волнение, отчасти страх.

― Видишь, ― сказала она, стоя позади забора. ― Ты сделал это, там достаточно места.

И оно было.

В некотором роде.

Он стоял на плато, которое выступало над гигантской чашей карьера, но теперь не было ничего, что могло защитить его от долгого падения на острые камни. Ограждение было расположено вокруг карьера в форме большого, неровного круга. По большей части оно подходило прямо к краю, и за ним не было ничего, кроме крутого обрыва. Кратер образовывал неидеальный круг, так что тут и там участки земли оказывались зажаты между ограждением и выступали над карьером, как пристани на озере. Участок, на котором стоял он, был достаточно большим, чтобы она присоединилась к нему, и она, изгибаясь, пролезла внутрь. С одной стороны, высокие, густые кусты создавали естественный барьер по краю. По другую сторону плато было незащищенным. Он почувствовал тошноту просто стоя там. Он знал, что, если закроет глаза и сделает три шага вперед, то упадет с обрыва, умрет и исчезнет навеки.

― Ты сделал это... почти! ― сказала она, но это было неправдой.

Самая сложная часть, часть, которую она дважды бросила ему вызов сделать, все еще была впереди. Она хотела, чтобы он держался за сетку и покинул относительную безопасность их скалистого пристанища и прошел вдоль края карьера, на которой имелась лишь небольшая, изрезанная выбоинами травянистая дорожка. Ему придется поставить ногу на уступ, который не шире его ботинка, держась за жизнь растопыренными пальцами, цепляющимися за восьмиугольные прорези сетки, и переставляя руки.

Он снова наклонился вперед и посмотрел на землю далеко внизу.

― Я не знаю, ― сказал он, пытаясь, чтобы его голос звучал спокойным. ― Что, если я упаду?

― Ты не упадешь. Фредди Эндрюс не упал.

― Да, но ему тринадцать, ― напомнил он ей, ― а его отец в тюрьме.

Это значило, что Фредди нечего терять, потому что его жизнь уже была невыносимой и не станет лучше, никогда. Фредди шел по краю изнутри так, будто ему было все равно упадет он или нет. Он добрался до другой дыры в ограждении, которая была, по меньшей мере, в двадцати шагах по краю. Затем он вылез под радостные крики, которые, должно быть, стали светлым пятном в его грустной юной жизни.

― Нее, ― сказал он. ― Я мог бы это сделать...

Он хотел, чтобы она думала, что он на это способен.

― Я просто не хочу.

― Иди! ― подтолкнула она его.

А затем улыбнулась, эта улыбка, казалось, шла откуда-то изнутри и осветила что-то внутри него. Эта улыбка, заставила его захотеть сделать все, что она попросит.

Что угодно.

В ее глазах горел огонь, когда она сказала:

― Я очень-приочень прошу тебя.

Глава 2

1996 год

― Как мне кажется, я был последним, кто видел ее в живых, ― сказал Билли, охваченной благоговением девушке в пабе. ― Ну, не последним, очевидно, ― и он одарил ее мрачной полуулыбкой, которую всегда использовал после этой фразы.

― Бог мой, ― произнесла она. ― Просто ужасно.

Он всегда задавался вопросом, не переборщил ли он, не утратили ли его слова новизну после многократного повторения за прошедшие годы. На этот раз они с трудом сходили с языка. Он чувствовал себя комиком в старом клубе, который рассказывает одну и ту же шутку слишком часто.

И он был пьян. Возможно, слишком пьян.

Ничто из этого не остановило ее от того, чтобы взять его за руку и ободряюще пожать, так что может быть, надежда еще есть. Бесплодный забег должен когда-нибудь кончиться, верно?

― Это просто о-о-очень грустно и ужасно, ― теперь она сочувствовала ему, она шире распахнула глаза, и в них начали собираться слезы. ― Я не знаю, как ты справлялся с этим так долго.

Она печально покачала головой, и он задумался, наклонится ли она, чтобы его обнять, или может ему стоит рискнуть, но он заколебался, памятуя о возрастной разнице между ними. И правда одиннадцать лет? Похоже, что так. Ему было тридцать, а этой студентке всего девятнадцать. Все было намного проще, когда он был того же возраста, что и они. Подростки всегда были такими эмоциональными в общении между собой, все казалось важным и серьезным. Он бы выбрал девушку, сидящую в одиночестве ― депрессивную девушку на вечеринке, которая, может быть, выглядит не так хорошо, как ее подруги, скажем, спросит ее в порядке ли она. Он позволит ей несколько минут потворствовать себе, рассказывая ему о своей грусти и одиночестве, будет выражать больше сочувствия, чем она того заслуживает, а затем постепенно начнет рассказывать свою историю, по одному предложению за раз, будто рассказывая неохотно. Это, конечно же, будет история бедной Сьюзи Верити, почти каждый о ней слышал.

Если он все сделает правильно, девушка слушатель не только пожалеет его, но ей станет неловко докучать ему своими собственными тривиальными проблемами. Это будет его «пропуском». Если все пройдет очень хорошо, он может даже попросить переночевать у нее, а как только он окажется в ее спальне...

Дэнни называл его королем секса-из-жалости, но Билли было все равно. По правде говоря, его это забавляло, он был склонен думать об этом, как о единственном преимуществе ношения клейма. Билли Торп всегда будет последним человеком на земле, видевший бедную маленькую Сьюзан Верити живой, до того как ее похитил монстр, и это останется с ним навсегда, будто каким-то образом он разделял вину за этот деревенский секрет.