Поиск-89: Приключения. Фантастика - [23]

— Слуга, которому не под силу такой пустяк, не нужен больше на земле! — отрезал Бартоломео.

— Вы не сделаете этого, я убегу, я расскажу все капитану кондотьеров! — вскричал Бальдо.

— Капитан кондотьеров — мой приятель, ты знаешь. Иди!.. Я посмотрю, что тебе скажет Уголино! — Бартоломео рассмеялся. — Иди! У тебя есть еще время поесть и попрощаться с Катериной!..

Хихикнул и Лука, хоть и выглядел он не очень. Уж слишком напугали его слова Бартоломео. Только теперь он порадовался, что вовремя сообщил хозяину об увиденном.

— Я сделаю… — сдавленным голосом выговорил Бальдо. — Я все сделаю… Только, может быть, не убивать ее… Она невиновна…

— Она обесчещена! — закричал Бартоломео. — Будь жив сейчас Джованоццо, он сделал бы то же самое… Этот ублюдок прикасался к ней, ведь они… целовались? — прошептал Бартоломео.

Бальдо с широко раскрытыми от ужаса глазами не мигая смотрел на хозяина.

— Они же… целовались? — снова спросил Бартоломео.

— Да, — прошептал Бальдо.

— А значит, и…

— Нет! — выдохнул Бальдо.

— А что они делают сейчас, ты знаешь?!. — взревел Бартоломео.

— Нет, — проговорил Бальдо.

— А я знаю… — дрожащими от гнева губами прошипел Бартоломео. — Они для этого и скрылись от тебя! Ищи, ищи их! И чтоб больше я ее не видел! Я не хочу ее больше видеть, она умерла для меня, я хочу похоронить ее!..

Рыдания внезапно исторглись из его груди, Бартоломео упал на каменный пол. Слезы текли по его красным гноящимся рубцам. Сакетти взглядом отослал Бальдо, оставшись наедине с хозяином.

Бальдо вышел. Жизнь, точно утлое суденышко, враз перевернулась, и нет ее больше. «Лучше убить себя», — подумалось ему. Эта мысль вдруг показалась спасительной. Он так загорелся ею, что, не мешкая, пока хватило сил, обвязался тяжелой цепью и бросился в канал…

Они лежали на песке, радуясь, что им так ловко удалось сбежать от толстяка Бальдо. Он, проснувшись, долго искал их по побережью, куда-то умчался, и теперь они наконец-то смогут побыть одни…

Солнце уже заходило, огромный багровый круг медленно сползал в море, окрашивая воду кровью. Дождь впервые видел, как величествен закат, и, не выдержав, запел, и голос его мощно влился в крики птиц и шум волн.

«Я больше не вернусь домой, — думала она, — я больше не смогу притворяться, а значит, Бартоломео посадит меня под замок и никогда не выпустит».

Им нужно было только на секунду зайти в гостиницу. Дождь оставил там плащ, лодка уже заказана, и они быстро доберутся до Кьоджи, а ночью на море прохладно и Мадалена в своем легком платье из розовой материи совсем замерзнет. Во Флоренции, если даже им откажет в своем покровительстве Лоренцо Медичи, у Дождя есть почти две тысячи флоринов, и они поедут во Францию, говорят, тамошний король любит музыку…

Солнце уже наполовину скрылось под водой, когда они покинули побережье. Дождь хотел оставить Мадалену с лодочниками и быстро сбегать за плащом, но она не отпустила его одного.

Они вошли в грязный номер, Дождь зажег свечу, и Мадалена, обрадовавшись, что они добрались без происшествий, обняла его… Так они стояли обнявшись, слившись в одну тень на стене, когда услышали, как скрипнула лестница. Послышались шаги. Дверь отворилась, и вошли Христофор и Лука Сакетти. Первый был уже пьян. Ни слова не говоря, он всадил длинный нож в грудь юноши. Мадалена не успела закричать — Лука зажал ей рот. Через секунду все было кончено и с ней. Едва Христофор сделал шаг к выходу, как и его настиг предательский удар кинжала… Тела связали, обмотав крепкой парусиной. Внизу ждала повозка. Вскоре Лука вывез трупы далеко в море, привязал груз и столкнул за борт, перекрестившись и пробормотав просьбу о прощении святой деве Марии.

На том дело и кончилось. Никто не узнал больше о судьбе Мадалены и Дождя, потому что Лука неожиданно умер через месяц, заболев животом, а сам Бартоломео, запив, скончался через полгода в страшных муках: гноящиеся рубцы пошли по всему телу и ни один из лекарей не смог ничем ему помочь.

Все когда-то приходит к своему концу. И только любовь не умирает во Вселенной. Одна любовь обладает длиной вечности.

Андреа был удивлен, когда его привели в Храм и Старик ласково ему улыбнулся. Светило солнце, проникая сквозь узкие окна в самом верху Храма, и все его огромное пространство дымилось от ярких лучей, разгоняющих сумрак и прохладу.

Старик поманил его пальцем, велев подойти поближе. Дождь подошел.

— А он мне нравится! — сказал Старик, и все, кто стоял рядом, заулыбались.

Дождь не видел их лиц, размытых туманом, он видел перед собой лишь бронзовый лик Старика и его горящие глаза.

— Ты кто? — спросил Старик.

— Я — Дождь, — ответил Андреа и умолк.

Удивленный шепот, похожий на шум морской волны, надвинулся на него, но Старик поднял руку, и все смолкло.

— Мне это подходит, — кивнул он. — Ты ведь, кажется, умеешь петь? Спой нам!

И Дождь запел. Он пел долго, но его никто не прерывал. Когда Дождь открыл глаза, он увидел, что Старик плачет.

— Что ты хочешь? — спросил Старик.

— Я хочу найти Мадалену, где она?

Старик удивленно взглянул на него.

— А-а, — покачав головой, вздохнул он, потом помолчал, пожевав губами. — У нас, видишь ли, женщин не бывает. Мы даже не всех убитых берем, этак земля бы перестала плодоносить, поэтому тут мы тебе помочь не можем… Н-да… — Старик поджал губы, все замерли, и Дождю показалось, что его сейчас вернут обратно в ту самую парусину с камнями, упавшую на дно. Сердце его сжалось, и он пролепетал: