Поиск-88: Приключения. Фантастика - [67]

— Хорошо...

Надюха молча остановилась сзади, уткнулась головой в его плечо.

— Хорошо, — повторил Семен. — Эти чудаки мне выговор по связи объявили... Да если бы я знал, что здесь будет так хорошо, я бы за этим выговором пешком с Ключевской сопки сюда пришел.

Через неделю Надюха случайно поранила запястье ржавой железкой — крышкой консервной банки. Пустяковая вроде царапина. Надюха отерла кровь о полу куртки и ничего никому не сказала. Прошло три дня, и рука опухла. Стало ясно, что это заражение, и самим не справиться. Пришлось вызывать санрейс. А до конца сезона еще оставалось месяца два... Или три — как масть пойдет. «Интересно, где будет последняя точка?» — подумал Семен, когда вертолет, увозящий Надюху, даже не стало слышно.

6

Последнюю точку Семен писал на Западном побережье, в болотах он заканчивал сезон. На пятый день, когда точка была уже записана, пришел вертолет. С ним прилетели Андрей и Валерка: конец сезона — запись станций на идентичность. Все лишнее барахло было отправлено на базу, рабочие отпущены в отгулы, оставалось три дня работы.

— Может, полетишь с Виктором в город? — спросил Семен у Сашки. — Мы здесь без вас управимся.

— Не-ет, — заупрямился тот. — Вот теперь-то я точно доработаю до конца, — и пошел в палатку.

Палатка стояла на берегу неширокой обмелевшей речки, посредине непролазной тундры. Осень уже отошла, и от серых красок было холодно, хотелось снега. И снег пришел.

Пурга надвигалась с запада, со стороны Охотского моря. Она назревала с утра, но лишь к полудню поднялся крепкий ветер, пролетел первый редкий снег. Парни курили рядом с палаткой. Несколько минут они рассматривали низкое, нависшее небо, потом Семен сказал:

— А ведь не хватит дров...

Они еще раз посмотрели в сторону моря — горизонта уже не было видно, земля и небо смешались в белой пелене.

— Это — на неделю, — сказал Валерка. Сутулясь, он натянул капюшон штормовки, огляделся по сторонам. — Я смотрю, вы здесь дрова пилили. Надо забрать хоть вон те чурбаки...

— Хорошо, если только на неделю, — вылез из палатки Сашка. — А то задует бог знает на сколько...

За те пять месяцев, что парни не видели его, он почти не изменился — такой же голубоглазый, кудрявый, с небольшими пшеничного цвета усиками. Только говорить он теперь старался деловито и озабоченно. Парни переглянулись, и Валерка сочувственно сказал:

— Верно, Санечка... Бог знает на сколько...

Было ясно и так, что западный ветер может дуть и три дня, и неделю, но если бы это сказал кто-то другой, его можно было бы поддержать, вспомнить год семьдесят восьмой, когда пурговали сорок три дня, или короткую, но страшную пургу под вулканом Горелым... Но Сашка не изменился, он так и остался для них новым человеком в отряде. Камчатка еще его не приняла, и сейчас он повторил чужие слова, и отвечать ему было необязательно.

До березняка, где лежали напиленные чурбаны, было метров триста — по сырой, кочковатой тундре. Они добрались до этих берез, и Сашка с ходу воткнул топор в литой ствол дерева, с удивлением услышал, как оно загудело негромко, коротким звуком, словно простонало сквозь зубы. Тогда он выдернул топор и посмотрел вверх. Казалось, что корявые сучья царапают низкое небо.

Они спилили эту березу. Работали быстро и молча. Потом Семен перевел дыхание и сказал:

— Хватит пока. Эту порежем, да вот еще чурбаки остались... Хватит...

— Семен, вы занимайтесь пока этой, а я буду таскать, — заторопился Сашка.

Он взвалил на плечо толстую, короткую чурку и пошел, быстро переступая раскоряченными ногами, изогнувшись от непосильной тяжести. Почти сразу налетел резкий порыв ветра, ударил откуда-то сбоку, хлестнул по лицу ледяной крупой. Сашка покачнулся, ноги его разъехались на скользком ягеле... Изогнувшись в неловкой, нелепой позе, растягивая все свои слабые мускулы, он удерживал эту треклятую чурку до тех пор, пока порыв ветра не ослаб. Покачав головой, он сделал шаг вперед, второй... Низ живота дернуло тупой болью, но и она скоро прошла.

Они успели перетаскать все дрова к палатке, и тогда пурга накрыла тундру. В палатке было еще тепло. Светилась малиновыми боками печурка, клокотал закипевший чайник, что-то бормотала «Спидола».

— Ну вот, теперь жить можно, — спокойно сказал Семен. — Будем пурговать, мужики?

У пурги есть свои преимущества. Можно отоспаться за все эти дни, что были наполнены работой — грохотом нависшего над тобой вертолета, смоткой и размоткой проводов, поломками аппаратуры, бесконечными записями... Много чем наполнена жизнь в геологии за короткое, словно пролетное камчатское лето. За время пурги можно написать письма. Много писем — подруге, матери, друзьям. Можно внимательно прочитать и еще раз перечитать старые письма. Как-то так и получилось, что именно этим они и занялись. Семен, улыбаясь в бороду, читал смешные Надюхины письма: она теперь работала в камералке, обсчитывала их осциллограммы...

Сашке с этим вертолетом привезли первое письмо. Он быстро пробежал его глазами, отложил на стол.

— Из дому пишут, назад зовут, — сообщил он. Со смешком сказал, дескать, видали таких чудаков.

— Вот и езжай, — обронил Семен.