Поиск-83: Приключения. Фантастика - [15]

Козлов Семченко с детства не терпел. Но курсанты козлу обрадовались:

— Васька! Васька пришел!

Вытащили из бороды репьи. Кто-то запалил самокрутку и сунул козлу в пасть. Тот умело прижал ее губами, поднял голову, и из ноздрей у него пошел желтоватый махорочный дымок.

Курсанты веселились, словно дети:

— Курит, смотри-ка!

Васька блаженно жмурился и тянул дым. Самокрутка мерзко торчала у него из пасти и стремительно укорачивалась. Даже слышно было, как тлеет, потрескивая, бумага.

— Будто насосом тянет, — простодушно восхитился кто-то.

«На эсперанто им наплевать, а козлом интересуются», — с внезапной злостью подумал Семченко. Он щелчком выбил у козла из пасти то, что еще оставалось от самокрутки, и пошел к воротам, провожаемый недоуменными взглядами курсантов.

И вечером, когда Ванечка, поигрывая револьвером, вывел его из Стефановского училища на улицу, в низко висящем облаке померещилась, воспарила над крышами гнусная, окутанная клубами дыма Васькина морда.

На втором этаже здания губчека вошли в небольшую квадратную комнату.

— Садитесь. — Караваев тяжело опустился за стол, вынул из ящика исписанный лист бумаги и положил перед собой. — Значит, Семченко Николай Семенович, корреспондент… Читали, читали. — Он заглянул в свою бумагу. — Воевали в составе двенадцатого полка Третьей армии Восточного фронта. Причина демобилизации?

Семченко уловил вопросительную интонацию, но самого вопроса не расслышал — звон стоял в ушах, а перед глазами, разрастаясь до размеров простыни, плыл платок Сикорского, весь в красных пятнах.

— Почему демобилизовались, спрашиваю?

— Показать? — Стиснув зубы, Семченко взялся обеими руками за ворот гимнастерки.

— Не психуйте, — сказал Ванечка, — мне тоже есть что на теле показать… В бане будете хвастать!

Он стоял у окна, скрестив на груди усеянные крупными веснушками руки. Его совсем еще юное, чуть угреватое лицо выражало недоверие и отчужденную деловитость.

— А ты вообще кто такой? — устало спросил Семченко.

— Это наш товарищ из Питера, — объяснил Караваев. — Фамилию вам знать не обязательно… Давайте начнем по порядку. Вы родились в одна тысяча восемьсот девяносто четвертом году в городе Кунгуре Пермской губернии. Происхождение пролетарское. Три класса реального училища… Так. — Он перевернул лист на другую сторону. — Так… Ладно… Холост, значит? И зря… В каких отношениях состояли с гражданкой Казарозой, она же Шершнева, Зинаидой Георгиевной?

— Не имеет значения, — отрезал Семченко.

— Зачем приходили к ней в театр?

— Пригласить выступить в нашем клубе.

— Почему именно ее?

— Слышал в Петрограде.

— Ага. — Караваев обменялся взглядом с Ванечкой. — В какое время?

— Осенью восемнадцатого.

— Вы были знакомы?

— Повторяю, не имеет значения.

— А это узнаете? — Неожиданно меняя тему, Караваев достал из кармана клочок оберточной бумаги. — Найдено сегодня при обыске у вас на квартире. Адрес правления эсперантистского чекбанка в Лондоне. Почерк ваш? — Семченко кивнул. — Какие у вас дела с английскими банкирами?

— При чем здесь она? — Семченко не мог сейчас произнести вслух ее имя.

— Вы отвечайте. — Голос Караваева зазвучал по-иному. — Отвечайте, что спрашивают… Соображаете ведь, где находитесь!

— Пожалуйста, никакого секрета нет… В этом банке хранятся вклады российских эсперанто-клубов и отдельных энтузиастов. Первые поступления относятся к десятому году. Мы требуем их возвращения. А правление банка отказывает под тем предлогом, будто эсперантизм в Советской России перестал существовать.

— Сумма вклада? — быстро спросил Ванечка.

— Около сорока тысяч рублей золотом.

— Верно. — Ванечка поджал губу. — Откуда вам это известно?

— Через бюллетень всемирного конгресса. Нам его пересылают из Москвы. Мы собираемся направить в президиум конгресса открытое письмо.

— А зачем адрес банка?

— Туда копию.

— Такая фамилия вам о чем-то говорит, — Ванечка сделал паузу, — Алферьев?

Семченко покачал головой.

— Он же Токмаков, Строков, Ишин?

— Не знаю.

— Эсер. Инструктор по подготовке боевых подпольных дружин… Казароза была его гражданской женой. Не исключено, что она приехала в город для связи с местной группой. Понимаете, какие основания вас подозревать? Тем более что Алферьев — старый эсперантист. В последнее время, через эмигрантов, вел переговоры с вашим лондонским банком, хотел получить часть вклада для нужд партии… Если вы ни в чем не виновны, почему не можете честно рассказать о своем знакомстве с Казарозой?

— Давайте, ребята, лучше завтра поговорим, — сказал Семченко. — Не могу я сейчас.

— А сейчас куда? — дернулся Ванечка. — Домой?

— Да мне все равно…

Караваев достал из коробки папиросу, долго постукивал мундштуком по столу, потом смахнул табачные крошки и проговорил, ни к кому не обращаясь:

— Пусть, правда что, до утра посидит. Тоже и понять человека надо.

— А меня кто поймет? — спросил Ванечка.

Не отвечая, Караваев кликнул конвойного, кивнул на Семченко:

— Отведи его в подвал и давай сюда курсанта. Может, очухался уже.

Лестница двумя пролетами уходила вниз, семилинейка тускло горела на площадке, тянуло каменным холодом. Появился еще солдатик, открыл дверь, и Семченко вошел в подвал. Здесь тоже горела семилинейка, пахло плесенью, парашей и давно не мытым человеческим телом. У стен сидели и лежали люди, человек пятнадцать.