Похождения скверной девчонки - [88]

— Но эти ее раны, язвы… — спросил я и тут же раскаялся, уже догадываясь, какой ответ сейчас услышу.

— Он подвергал ее всяческим издевательствам — ради собственного удовольствия, — принялся объяснять директор без лишних церемоний. — Фукуда — любитель утонченных наслаждений и, видимо, большой мастер по этой части. Вы должны отчетливо представлять себе, что выпало на ее долю, чтобы помочь ей. И я просто обязан описать Вам некоторые неприглядные детали. Только при таком условии у Вас появится возможность оказать больной необходимую поддержку. Он хлестал ее веревками, которые не оставляют рубцов. Во время оргий отдавал своим приятелям и телохранителям, а сам наблюдал за ними, потому что он еще и voyeur.[99] Но было и кое-что похуже — то, что оставило самый страшный след в ее памяти, это кишечные газы. По всей видимости, они его особенно возбуждали. Он заставлял ее глотать порошки, способствовавшие образованию газов. Вот одна из фантазий, которыми тешил себя этот эксцентричный господин: жертва стояла голой на четвереньках и испускала газы.

— У нее не только повреждены задний проход и влагалище, — сказала доктор Рулен с прежней мягкостью и неизменной улыбкой. — Он разрушил ее личность. Все, что было в ней достойного и благородного. Поэтому, повторяю: она страдала и будет еще долго страдать, хотя внешние признаки вроде бы говорят об обратном. И время от времени будет совершать необъяснимые поступки.

У меня пересохло в горле, и, словно прочитав мои мысли, доктор Зилахи подал мне стакан пузырящейся воды.

— Поэтому и надо, чтобы Вы знали абсолютно все. Вы не должны заблуждаться. Ее никто не заманивал в сети обманом. Она добровольная жертва. Я хочу сказать: она отлично знала, на что идет, — и терпела. — Маленькие глазки доктора вдруг впились в меня, он смотрел пристально, изучая мою реакцию. — Называйте это извращенной формой любви, страстью в некоей барочной форме, мазохизмом или просто подчинением сильной личности, которой она не сумела оказать сопротивления. Она услужливая жертва, охотно удовлетворявшая любые прихоти японского джентльмена. Именно это теперь, когда она осознает суть случившегося, бесит ее и приводит в отчаяние.

— Выздоровление может быть очень долгим, очень трудным, — добавила доктор Рулен. — Восстановить самоуважение… Она согласилась, даже сама захотела стать рабыней или чем-то вроде рабыни, — именно так к ней относился господин Фукуда. Пока в один прекрасный день, не знаю почему, не знаю как, и она тоже этого не знает, вдруг не явилось четкое осознание опасности. Она нутром почуяла, что, если так будет продолжаться и впредь, кончится все очень скверно: не только травмами, но и безумием или даже гибелью. И тогда она сбежала. Не знаю, откуда у нее нашлись на это силы. Такой поступок достоин восхищения, уверяю вас. Тот, кто доходит до подобной степени зависимости, почти никогда не бывает способен вырваться на волю.

— Но страх был столь велик, что она придумала себе всю эту историю про Лагос, про то, что ее изнасиловали полицейские, про то, что мучитель прогнал ее, испугавшись СПИДа. Жизнь в выдуманном мире помогала ощущать себя в относительной безопасности и хотя бы отчасти справиться со страхом. Да и всем нам куда труднее жить в реальном мире, нежели в придуманном. Что уж говорить о человеке в ее положении. Ей будет очень нелегко вновь освоиться с истиной.

Он замолчал. Доктор Рулен тоже ничего больше не добавила. Оба смотрели на меня со снисходительным любопытством. А я маленькими глоточками пил воду, не в силах произнести ни слова. И при этом чувствовал, как заливаюсь краской, как лоб покрывается испариной.

— Вы можете ей помочь, — произнесла доктор Рулен после паузы. — И более того, месье. Вас, наверное, удивит то, что я сейчас скажу. Вы, пожалуй, единственный человек на свете, способный ей помочь. Лучше, чем любые специалисты из нашей клиники, поверьте. Главная опасность заключается вот в чем: она готова уйти в свое внутреннее я, то есть ей грозит что-то вроде аутизма. А Вы способны стать мостиком, соединяющим ее с окружающим миром.

— Она Вам доверяет, только Вам и больше, как мне кажется, никому, — добавил директор клиники. — Но сейчас она чувствует себя в Ваших глазах, как бы лучше выразиться…

— Грязной, — пришла ему на помощь доктор Рулен и, как подобает воспитанному человеку, на миг опустила глаза. — Потому что для нее Вы, хотите верьте, хотите нет, в некотором роде святой.

У меня вырвался смешок, очень фальшивый. Я чувствовал себя идиотом, придурком, мне хотелось послать ко всем чертям эту парочку и крикнуть, что оба они только укрепили недоверие, которое я всю жизнь питал к психологам, психиатрам, психоаналитикам, священникам, колдунам и шаманам. Они смотрели на меня так, будто читали мои мысли и прощали их. Словно приклеенная улыбка так и не сошла с лица доктора Рулен.

— Если Вам достанет терпения и, главное, если Вы любите ее, она сможет восстановить свое душевное здоровье, как поправила физическое, — сказал директор клиники.

Я спросил их — потому что не знал, о чем еще спросить, — есть ли необходимость возвращаться в клинику.