Похождения инвалида, фата и философа Додика Берлянчика - [15]

— Понимаю, голубчик, понимаю. Но чем я могу помочь?

— Весьма существенно!..  Мне нужна поддержка и защита. Или «крыша», как теперь модно говорить. Но к бандитам я обратиться не могу — я законопослушный гражданин. Платить чиновникам я тоже не не хочу — не позволяют идеалы... Как видите, сложилась ситуация, которая требует гибкого подхода, а компромисс — это, как известно, допустимое насилие над взглядами... Вот я и подумал: а почему бы мне не обратиться к вам?

— Ко мне?!

— Да, к вам... Ведь среди ваших пациентов наверняка есть очень влиятельные лица?

— Естественно! Я — дерматолог, а кожу носят все: банкиры, министры, депутаты, налоговые службы, бандиты, прокуроры и чиновники... Но как это согласуется с вашим идеалом?

— Вполне... Помощь врача-венеролога — это просто милосердный акт. Она не потревожит мою совесть демократа.

— Любопытно. Очень любопытно!

— Так вы согласны мне помочь?

— Конечно же, конечно... Вы очень импонируете мне.

— Значит мы договорились?

— Да, да... У меня есть очень ценные знакомства. Звоните мне в любое время. Я буду счастлив вам помочь.

— Тогда до встречи!

— Минуточку, голубчик... Смажьте веки настоечкой календулы и промойте их дегтярным мылом. И плёночка уйдёт из роговички. Она сразу посветлеет.

— Спасибо, господин профессор!

— Не стоит, дорогой мой, благодарности... Право же, мне так неловко перед вами. Вы такой приятный человек.

— Всё, всё! Ни слова больше. Ничего не было. Забыли.

— Всего вам самого хорошего!

— До свидания!

Таким образом, отнеся сифилис ко всем прочим издержкам реформаторской поры, а профессора — к полезному знакомству, Берлянчик избавил свою психику от тяжёлых потрясений и поступил очень дальновидно. Дальнейший ход событий это подтвердил.

Глава 6. Лотерея любви

Между тем «Бум» процветал. Верно схваченная идея заводских взаимопоставок сейчас работала сама по себе, без вмешательства Додика. Ее обслуживали инженеры, экономисты, управленцы и ученые, придавшие делу основательность и размах. Сам же Берлянчик заслушивал доклады подчинённых, плохо вникая в их суть. Иногда он ловил себя на том, что вообще не понимает, о чём идет речь, и это приятно тешило его самолюбие: он создал живой финансовый организм, который перерос его, отца-основателя, и приносит деньги как компьютерный робот.

Теперь в Берлянчике бурлила новая идея.

Он считал, что традиция великой русской литературы тихо почила в бозе где-то в предвоенные годы. За последующие шестьдесят лет несколько дивизий писателей и около сотни толстых журналов умудрились не создать ни одного яркого, живого лица. Человека заменили события. Исчезли Жюльены Сорели, Гобсеки, Пьеры Безуховы, Григории Мелеховы, Джейкобы Барнсы и Остапы Бендеры. Ушло божественное послевкусие образа, которое селилось в душе ещё в юные годы и грело до глубоких седин. На смену этому пришли войны, гулаги, партизаны, деревенские печали, депортации, постмодернизм, следователи и бандиты. Слово утратило исповедальность и глубину. Тургеневы, Гоголи и Толстые вешались и спивались. Литература потеряла героя, а вместе с ним и самое себя.

Идея Берлянчика состояла в том, чтобы вернуть публике гения.

Под эти благородные цели он создал фирму «Виртуозы Хаджибея», купил великолепный старинный особняк и немедленно приступил к его реконструкции. Он решил основать «Клуб гениев». Построить небольшой театр, артгалерею, концертный зал и издательство, чтобы объединить все музы под крышей «Виртуозов Хаджибея» и дать приют всему тому великому, но беспомощному и больному, что таилось в недрах общественной жизни, не имея сил всплыть на поверхность.

Но тут в разношерстной  учредительской среде начался отчаянный разброд! Мучимый раскаянием за грехи молодости и той невостребованной жаждой меценатства, которая оживает в каждом солидном бизнесмене, когда он не знает, куда девать пачки денег, Берлянчик настаивал на том, чтобы «Виртуозы Хаджибея» выполнили свои уставные обязательства. Но его поддержал только бывший «ломщик» Гаррик Довидер, который с возрастом перестал есть свинину и обратился к богоугодным дедам.

Надо сказать, что идеализм Берлянчика имел давние семейные корни. Ещё отец Додика, чекист и сын владельца скобяной лавки в Прилуках, хотел переделать мир с помощью маузера, решив, что та часть населения, которая останется после отстрела, сразу распахнёт свои сердца справедливости и добру. В свою очередь, Берлянчик, получив в наследство от отца общество возвышенных целей, которое очень скоро превратилось в общество доносителей, казнокрадов, роботов-энтузиастов, пьяниц и болтунов, тоже взялся за его переделку: он решил стать пионером рынка с человеческим лицом. Парадокс состоял в том, что если бы убеждения отца столкнулись с убеждениями сына, то первый расстрелял бы второго, не задумываясь, как того требовала беспощадная логика революционной борьбы, даже не подумав о том, что оба они есть производная одной и той же идеалистической основы, которая, в разные времена, то улучшает мир и служит его процветанию, то проливает реки невинной крови.

Любопытно отметить, что поначалу идею создания «Клуба гениев» все учредители «Бума» приняли на «ура». Газецкий сразу увидал себя в респектабельной роли мецената и даже прослезился от восторга. Он любил благородные дела. В своё время он пожертвовал сто лампочек школе-интернату и оплатил аренду козы, которая была использована в одном нашумевшем театральном шоу. Сообщение об этом попало на страницы местной печати, о чём Газецкий с удовольствием написал своим друзьям в Австралию. Петя Димович, имея двух беременных жён, также считал, что немного богемы не повредит его семейным устоям.