Похождение в Святую Землю князя Радивила Сиротки. Приключения чешского дворянина Вратислава - [134]

Еще купили мы себе большую корчагу, обмазали ее глиной, которую достали нам стражники, и устроили себе вроде печки. Из вязальной казны купили еще углей и мех и, сложившись по пяти и по шести человек в товарищество, копили воду. Когда накапливалось несколько кружек, каждый по очереди должен был в тот день варить кушанье: взявши ломтя два-три хлеба, крошил в воду, разводил огонь, варил кашу и готовил кушанье своим сотоварищам. Что все навязали чулок и рукавиц, должен был выпаривать в горячей воде, а когда бывало ее достаточно, мыл рубашки, — и все сидели в это время голые, иной раз мыл всем головы; и так кому приходилось, тот целый день был хозяином, а потом передавал очередь другому. Превкусная бывала каша, когда удавалось иной раз достать деревянного масла, тогда, после масляной каши, мы пальцы себе облизывали; иной раз бывало у нас хлеба до сытости, иной раз целый день до вечера доводилось сидеть без пищи; иной раз, когда видели, что есть еще у нас вода, не приносили ее дня по два, — и так жили мы тем, что нам сделают из милости. И ничего не давали нам даром, без денег, кроме соли, потому что ее было в крепости несколько полных подвалов; лежала та соль с той поры, как султан Магомет осаждал Константинополь и наполнил ту крепость всяким провиантом; той соли ага присылал нам вдоволь.

Когда привыкли мы к ужасной тьме в тюрьме своей и когда устроили у себя такой порядок, достали мы несколько латинских и немецких книг, как-то: библии, песни и другие книги для чтения. Когда сменялась наша стража, мы знали, что день начинается; тут запевали мы хором утренние гимны, читали из библии и молились Господу Богу о своем освобождении и о помощи витязям христианским против турок; потом каждый принимался за свою работу и целый день работал. А вечером, когда пересматривали у нас оковы, запевали мы вечерние гимны: знали, что ночь пришла, и, помолившись, отходили ко сну либо несколько времени читали еще при свете. Великое было нам утешение в том, что достали мы те книги и могли читать их.

Турки хотя и смеялись нашему пению и моленью, но не препятствовали нам и сами не забывали своего моленья, когда наступал час его. А мы, бедные невольники, видя, что нельзя нам избыть беды своей, утешали друг друга, и одна только оставалась у нас надежда — дождаться ночного покоя; и так, во всем предав себя Господу Богу, сносили мы терпеливо тьму, голод, смрад и ужасную нечистоту. Некуда было выходить нам, кроме одного угла, где выкопана была большая канава, туда ходили все вместе и должны были промывать нечистоты водой. Оттого стоял у нас такой смрад, что турецкие стражники иной раз не могли переносить его, но зажимали себе носы, когда обходили нас, и крепко ругались; но мы смеялись уже над ними, потому что стали сами нечувствительны к этому смраду, привыкнув к нему.

Ах! Каково было нам вспоминать о милой нашей родине! Какие обеты давали сами в себе, если только Бог поможет нам вернуться к своему народу, — жить во всякой добродетели! Сколько раз, вздыхая, желали быть поденщиками в работе у своих ближних, как бы мы тогда зарабатывали себе хлеб и досыта бы наедались. Вспоминали мы и прежнюю роскошь с прежним житьем своим, и горевали, и от всего сердца сожалели, что не умели в ту пору ценить дары Божии. Хотелось нам очень узнать, живы ли родные и друзья наши. Был у нас знакомый, один выслуженный невольник в Галате; и так, навязав чулков, рукавиц, кошельков и турецких шапочек, послали ему через одного из своих стражников, чтобы продал на деньги, и вложили секретно письмо, прося переслать его через Венецию в Прагу. Во всем том он и послужил нам верно, выручив деньги, накупил нам провизии и бережно переслал в Прагу наши письма; и от меня письма три дошли до покойного пана Адама в Градчине, главного бурграфа пражского, моего покровителя, который помогал мне на отъезде в Турцию; в них извещали мы его милость о нашем заточении и о некоторых тогдашних делах турецких и ждали от него какой-нибудь помощи.

Мне хотелось выучиться языку турецкому и письму, в тех мыслях, что, может, когда-нибудь и пригожусь этим послужить своему отечеству; и так начал я учиться читать по-турецки и, приложив старание, через два месяца скоро научился и говорить и читать; учить меня ходил в тюрьму один турецкий священник, а за труд уговорился я платить ему своей работой, чулками и рукавицами; двое товарищей тоже учились со мной. Преудивительно показалось этому турку, что я так скоро понял язык их и грамоту, и стал он всюду обо мне рассказывать. Узнав о том, старый наш ага пришел ко мне в тюрьму, заставил меня читать и тоже дивился; напоследок стал меня уговаривать, не хочу ли я сделаться мусульманином: счастливая-де будет моя жизнь до самой смерти; а если-де проведает обо мне Чикул-паша, родом валах, то и без того должен я буду потурчиться. После этого разговора увидел я, что надо оставить учение, если хочу остаться христианином, что мне было всего дороже; то же и товарищи мне советовали; и так отпустил я турецкого священника и перестал учиться. Воздай, Господи Боже, тому аге за совет его; не то и в самом деле могло бы случиться, что взяли бы меня из тюрьмы и отдали бы ко двору Чикула-паши.