Похороны куклы - [57]

Сегодня звуки внутри напоминают мне о бассейне. Я иду сквозь наш пустой класс, огибая парты. Когда заходишь с солнца, кажется, что здесь очень темно. Кладовка за столом учительницы, по левую руку. Я поворачиваю ручку. Внутри уже кто-то есть. Там стоит стол, вокруг которого расставлены маленькие детские стульчики. На одном из них сидит мужчина, немолодой, в темном костюме. Чтобы усидеть на таком крохотном стуле, ему приходится высоко подбирать и сдвигать колени.

Я пытаюсь вспомнить, стояли ли там раньше стулья и стол, но не могу.

– А, вот и ты. – Он роется в лежащих перед ним бумагах. – Наконец-то. Теперь можем начать.

Я останавливаюсь в нерешительности. Я не знаю этого мужчину. Но я ребенок, и инстинкт мне велит слушаться. Я знаю, он какой-то учитель, пусть я и не видела его никогда. Я сажусь на стул напротив него, и он одобрительно кивает.

– Хорошо, очень хорошо.

Он пододвигает ко мне какие-то бумаги.

– Взгляни, и можешь начинать. Но не торопись, никакой спешки. Мне нужна аккуратная работа.

Я бросаю взгляд на бумаги, меня раздирает беспокойство из-за мисс Планкетт. Из-за того, что она подумает, что я копуша и зеваю по сторонам. Что я провалила важное задание, которое она мне поручила. Но, с другой стороны, этот мужчина точно учитель, и он, похоже, главнее.

Я смотрю на лист. Он покрыт сердитыми карандашными каракулями. Сверху было написано слово «пожар», потом его стерли. Мой взгляд скользит ниже – я читаю.

«Я ПОТЕРЯЛСЯ».

Я в замешательстве. Поднимаю глаза. Мужчина поглощен рисованием новых каракуль и вычеркиванием старых. Волосы у него аккуратно подстрижены, он седой. Прямоугольные очки в золотой оправе поблескивают, когда он просматривает лист, ища, что бы еще вычеркнуть.

Меня охватывает ускользающее чувство, что мир сейчас накренится набок, и я с него скачусь.

– Мне нужно кое-что сделать для мисс, – говорю я тихо, едва слышно пищу.

Он толком не отвечает.

– Да, да…

Я встаю и на цыпочках обхожу его. Хватаю коробку карандашей, потом какую-то старую стопку бумаги, даже не задерживаясь, чтобы убедиться, что именно ее просила принести мисс Планкетт.

Я выбегаю наружу, и меня не покидает странное чувство тревоги, только теперь кажется, что я могу выскользнуть из собственной кожи. На улице ярко-ярко сияет солнце. Я вижу мисс Планкетт и других детей возле песочницы. Но они далеко, очень далеко. Как будто я смотрю на них в телескоп, но такой, который все отдаляет, а не приближает.

На то, чтобы до них добраться, уходит целая вечность.

И позже в младшей школе, вспомнила я, я словно видела куски из фильма, когда смотрела на дверь позади мисс Планкетт, рассказывая наизусть таблицу чисел или правила правописания, и думала… там, он там, он все еще там, человек, которого я видела в тот день? Еще я вспомнила, что боялась кладовки как огня, всегда выдумывала причину, по которой не могу туда зайти, или отправляла кого-то вместо себя.

А однажды я набралась смелости и заглянула туда, когда за моей спиной шумели одноклассники, дожидавшиеся учителя. Я набралась смелости, чтобы посмотреть внутрь кладовки, и он… он по-прежнему был там, черкал и вычеркивал что-то на своих листах. Я убежала как раз, когда он поднял глаза, и на его губах сложились слова, еще не произнесенные, но я знала, что он скажет:

– А, снова ты. Садись, садись.

Я вздрогнула и пришла в себя, хотя и не спала. С меня лил пот, и я чувствовала, как холодно в машине, всей влажной кожей. Сколько еще такого я забыла? Была женщина-оса, но она стала для меня почти что картинкой в книжке. Я всегда старалась оттолкнуть души, всех, кроме Тени. С Тенью я могла сосуществовать, он был мне почти как близнец. Но теперь появились Криспин и женщина в платье цвета лютика. Их становилось все больше и больше, они толпились вокруг. Вот они, наступают на меня. Может быть, это и есть моя семья – мертвые. В конце концов, какая между нами разница? Может быть, я уже была одной из них, сама того не зная, как Криспин. Может быть, Мик меня и вправду убил. Я передернулась. Я знала одно: шкурка этого мира каждый час становилась тоньше, делалась прозрачной, как похожий на бумагу луковый лепесток. Я знала это и старалась не впадать в панику. Во рту у меня стоял металлический вкус. Я подняла руку и поняла, что так закусила нижнюю губу, что из нее идет кровь.

Я взглянула в зеркало заднего вида, чтобы удостовериться, что белый тюк за моей спиной не шевелится.

44 Погребение 23 декабря 1983

В машине с нами ехала смерть.

Она была рядом всю дорогу. В воздухе, так что нам пришлось опустить стекла, несмотря на холодный ветер снаружи. Она лежала в багажнике, завернутая в грязную парусину, и мягко билась об арку колеса каждый раз, как мы поворачивали. Она поднималась вместе с паром от земли. И в наших сердцах тоже была смерть. Никто не произнес ни слова. Эти люди не были моей семьей – моя охота за настоящей семьей еще даже не началась. Они были просто потерянными детьми. Мертвые тоже не были мне семьей, внезапно поняла я, у меня может идти кровь, а у них нет.

Каждому из нас приходится отправиться в путь, когда мы отделяемся от тела, в котором каждый день поднимали парус. Пока мы ехали, я думала, что все мы об этом когда-нибудь размышляли, о времени, когда ветер нашей смерти выдует нас из тела. Вернулось то чувство, которое я испытала, когда увидела качающуюся между деревьями куколку Криспина, выглядевшую так, словно он действительно рос там и скоро вылупится. Мимолетное понимание того, что я – собиратель потерянных душ. Кому я помогу, кого отвергну? А Мик, когда придет его время и он снова увидит свою любимую, свой мертвый Душистый горошек, свою Труди? Он должен будет объяснить ей, что он со мной делал? Она отвернется от него, спрячет свое личико-цветочек, и мне придется прийти на помощь и рассказать ей, как я выжила? Если я выживу без семьи, по которой томилась моя душа. Нет, поняла я. У меня не будет выбора. Мне нужно будет отдать себя в распоряжение каждой заблудшей души, которая ко мне придет. Главное, что они чувствуют, – растерянность. Они не поймут, если их оттолкнуть. Отказа они не примут.