Похороны куклы - [56]

Я с неожиданной яростью скребла землю.

– А не выбрасывать его из окна, как мусор. Может, он и в самом деле несет зло. Может, мы теперь все навеки прокляты.

– Не надо. Он был просто мясом, Руби.

– Как Криспин.

Том снова обхватил себя за локти.

– Да.

На фоне красного солнца он выглядел темным силуэтом. Внезапно он склонился вперед, точно его сейчас вырвет. Я не стала вмешиваться, и понемногу его тело распрямилось, а дыхание выровнялось.

– Прости, Руби. Я так виноват. Я хотел, чтобы ты осталась, не только из-за этого, честно.

Я кивнула.

– Но отчасти из-за этого?

Он не ответил, просто поднял меня на ноги и поцеловал в губы, и воздух вокруг заалел, когда солнце поднялось еще выше и озарило нас, отразившись в чаше озера, так что все стало похоже на озеро или на конец света.

Когда мы шли обратно, Том меня обнимал. Когда-то я думала, если это случится, мне покажется, что я отыскала заклинание, дарующее радость. А теперь, когда мои поиски родных – моих мамы и папы – ни к чему не привели, когда неподалеку качался мешок, полный мертвого тела, радость и страх переплелись так тесно, как лоза и плоть во рту нашего Зеленого Человека.

43 Песочница 23 декабря 1983

Я ждала Тома и Элизабет в машине. Они готовились в доме. Том уже снял Криспина и положил его в багажник. Мне пришлось помогать. Я залезла по лестнице, села на ветку и перерезала веревки, а Том держал тело. Оно чуть не упало, но Том сумел в последнюю секунду его удержать и спустил на землю, когда оно обмякло у него на плече. Элизабет смотрела на нас снизу, прижав ладонь к губам.

Наверное, дело было в том, что я сидела в машине с телом наедине. Пришло нечто большее, чем просто воспоминание. Открылась дыра. Время согнулось, как тростник. Где-то на моей коже была аккуратная склейка, которую разлепили. Внутри стояла темная и липкая кровь. Внутри работал мой механизм.

В темной дыре появилось воспоминание, в контровом свете: игра в песочнице.

– Дети, стройте замки из песка аккуратнее, – голос учительницы у меня за спиной, его подхватывает ветерок, – как будто в них на самом деле кто-то захочет поселиться.

Я сижу на корточках в песке. Когда двигаюсь, у меня болят ноги. И спина. Прошлым вечером Мик швырнул меня в стену, и я съехала по ней, как запутавшаяся марионетка.

Перед собой я вижу девочку, я знаю, ее зовут Джессика. Она тоже сидит на корточках, широко расставив коленки, так что всем видны ее трусики в сердечках. Ее длинные каштановые волосы падают вперед и змеятся по песку. Она очень сосредоточилась на замке из песка, который строит, прихлопывая его сверху, – шлеп, шлеп, – красной пластмассовой лопаткой. Я тоже хочу так похлопать, кажется, это приятно, и двигаюсь к ней. Придвигаюсь, хотя мне и больно, продолжая сидеть на корточках, коленки у меня торчат в стороны.

– Можно я помогу?

Я смотрю ей в темечко, она склонила голову к своему произведению. В волосах у нее извилистый белый пробор. Она поднимает голову, на верхней губе у нее капельки пота. Щурится на солнце.

– Ладно, можно. Но только очень осторожно, – предупреждает она.

А как же. Я захватила синюю лопатку, на всякий случай. Я нежно похлопываю по плоской вершине замка из песка. Мне хочется надавить сильнее, придать ему свою форму, оставить собственный отпечаток. Но я этого не делаю. Это замок Джессики, и надо отнестись к нему с уважением. А потом, думаю я, я построю свой. И тогда смогу придать ему любую форму, смогу с удовольствием ощутить, как лопатка прорезает песок. Но вдруг появляется голос, зовущий меня по имени.

– Руби. Руби, ты оглохла?

Совсем не обидно, она так мило смеется. Это опять наша учительница, мисс Планкетт. Мы все хихикаем над ее фамилией, произносим ее так, чтобы «планк» звучало громко и твердо, как будто что-то падает в унитаз, но только не при ней. Нам она нравится. Мне она нравится больше всех учителей. Она носит короткие летние платья во всяких зеленых листочках или ярких розовых маргаритках. Улыбается, как будто мы ей нравимся. Мы ей правда нравимся, все: даже стеснительные, грязные, глуповатые, с кривыми зубами, с диатезом.

Она склоняется ко мне, превращаясь в ослепительный солнечный шар. Солнце зажигает ее желтые волосы.

– Руби, сделай для меня кое-что. Сбегай в кладовку и принеси коробку карандашей и бумагу. С нижней полки. Погода слишком хорошая, чтобы идти в класс, у нас намечается урок под деревом, будем писать стихотворение. Давай-ка быстренько, до звонка, чтобы тебя не затоптали в коридоре.

Я в замешательстве. Мне так хотелось построить замок из песка. У меня пальцы чешутся, так хочется услышать его хруст, но вместе с тем меня распирает от гордости, что учительница выбрала меня для такого важного поручения. И урок под деревом – это здорово, лучше, чем возвращаться в душный класс, где бьется об окно жужжащая муха. Поэтому я киваю и бегу в открытую заднюю дверь школы.

Здание старое, из красного кирпича. С фасада входов по-прежнему два, отдельные для девочек и для мальчиков – слова об этом выложены кирпичом над арочными проемами. С черного хода может зайти кто угодно, хоть девочка, хоть мальчик, но сегодня я тут одна. Все остальные во дворе. Есть еще учителя, они в учительской, с остервенением затягиваясь, курят в перерыве. В этой комнате, если тебя туда вызывают или отправляют с сообщением, дышать нечем от запаха скисшего молока и сигаретного дыма.