Поход - [73]

– Дак а ты как смотрел-то? – грозно спросил Гурьян Мефодия.

– Дак… – развёл руками Мефодий. – Я не ездил туда, я те говорил: там дядя оборвался.

Гурьян с досадой покачал головой и добавил:

– Дак тебя кто ехать заставлял? Вы чо, без техники уже шагу не ступите? Сходить надо было. Вас отправлять… себе дороже, – покачал головой и добил: – Там ямки от колёс должны остаться.

– Да он ково усмотрит? – возмутился уже Фёдор. – Это же на корге́. Там ветрище берёт, через полчаса и следа не видно.

– Ну поня-ятно, – заговорил Гурьян, передразнивая некоего избалованного увальня, – это же триста метров! Это же пройти надо!

– Я туда по забереге бродком убежал – лыжи-то сохли как раз, их вытаскивать надо было. Ямки… – И Фёдор улыбнулся, покачал в свою очередь головой. – Иди вон, не веришь дак – там видать поди.

– Да где видать, там передуло всё – такой северище катал! – возмущённо сказал Гурьян и отвернулся, а потом, помолчав, спросил: – Дак а как ты по забереге убежал, если провалился? Там же промыло.

– Да промыло-то выше. А заберег как раз от ручья, где вода выливалась.

– Я одно не пойму, – говорил Гурьян с напором и напряжённо хмурясь, – здесь расстояние пятнадцать километро́в максимум. Вертолёт бы как поднесённый бы грохотал, мы бы чо, не услышали?!

Фёдор пожал плечами и ответил почти возмущённо, но негромко:

– Дак вы, поди, на техниках ехали. Не дома сидели… – и отвернулся в свою очередь, а потом снова уставился на брата с пристальным прищуром: – Вы в четверг утром чо делали?

– Так… – сказал Мефодий, который был за дядю потому, что иначе оказывался вороной.

– Это когда было? – подал голос Лёва.

– Так… Да в четверг! Как раз в середу Ла́баз соболя обдирал. Ещё рейсовый был. Чо вы мне рассказываете? – напёр Фёдор.

– Ну вот, тятя! – почти крикнул Мефодий. – Мы как раз мясо вывозили, на двух «Буранах».

– Ну! – развёл руками и почти презрительно воскликнул Фёдор. – Вы ещё с утра Перевальному сказали, что в две технике поедете.

Гурьян сосредоточенно посмотрел на каждого из сыновей. И вдруг выпалил:

– Дак обожди. Какая релюшка, если ты слышал? И Фодя рацию проверил – работат!

Гурьян глядел облегчённо и почти весело.

– Дак она работала, – очень спокойно и нехотя-торжественно ответствовал Фёдор и отдельно, мягко-мягко, как в папиросную бумажечку, завернул: – Только на приём, – и добавил уже заедливым сорным тоном: – Вы чо, не знаете, как релюшка крякат?

Гурьян с недовольством поглядел на сыновей, будто они во всём виноваты.

– Дак погоди, а… – всё недоумевал Гурьян, – дак а как ты обратно-то? Чо без лыж?

– Но. По своей дороге прибрёл сюда, слава богу. Правда, умучился. Вчера как раз. А сёдни туда ездил ишшо.

– Как вчера? А… чо так долго-то?

– Да лежал пластом, – сердито сказал Фёдор. – Спину так скрутило, что не вздохнуть, как грится, не выдохнуть. Видать, продуло у вертолёта.

– Но, продуло… – покладисто и уже даже завороженно кивнул Мефодий.

– Но, – невозмутимо продолжил Федя, – просифонило, пока бродком по корге брёл, не одетый добром, ещё так повернулся неладно, ка-а-ак вступит. Когда залезал, упал, короче, за порог-то схватился, а бортмешок этот дёрганый, трап вытаскивал и мне на палец как раз бросил. – Фёдор кивнул на палец. – Сойдёт теперь ноготь.

Гурьян молчал, только часто смаргивал.

– Ну и как у вас охота нынче? – победно сменил ветер Фёдор.

– Да так-то ничо, – неопределённо ответил брат.

– Я почему спрашиваю, – уверенно и обстоятельно заговорил Фёдор. – У меня нынче-то совсем плохо, сам знашь, да ещё, слушай, соболь какой-то хитровыдуманный завёлся – четыре путика обчистил. Че-ты-ре. – Он показал на пальцах.

Мефодий с Левонтием буквально подались вперёд лицами.

– Да добро б просто обчистил, а именно запускает капканы! Я вообще первый раз такое вижу!

Мефодий с Лёвой так же надвинулись лицами к отцу. Тому не хотелось рассказывать, как из-за него упустили соболя-вредителя, но он себя пересилил и сказал очень медленно, разжёвывая:

– Если бы знал, сколь этот хитровыдуманный нам нерьвов сжёг.

И вкратце изложил историю, как выхаживал соболя вокруг ёлки, как приехал Мефодий, как уехали в избушку, а собаки ночью бросили соболя.

– Ну ладно, – сказал увесисто и облегчённо Гурьян, – главное, нашёлся. Может, с нами поедем, у нас мазь есть для спины. Ну и… – он улыбнулся, – бражка подходит! На голубике. Отметим. Слава Богу, как грится.

– Да не, спасибо. Мне отмечать шибко нечего. Я вот тут домой, правда, собираюсь, тогда, может, заскочу… Скажу, короче.

– А чо домой?

– Да надо там… Проведать. Чо-то неспокойно. – Он потёр сердце.

Гурьян с сыновьями уехали. Фёдор остался с Пестрей. «Брат, конечно, есть брат, – думал он, – беспокоился. И молодец, что панику не поднял. И хорошо, что приехал». Но когда он увидал весь этот аргиш у зимовья́, снегоход с нартой, собак – всё аж перевернулось внутри. Настолько не стыковалось оно с пережитым.

Фёдор пытался вернуть утреннее состояние. Вспоминал начало дня. Когда поехал отвозить соль Сохатому в осинник и первым делом проверил путик, на котором попала соболюшка. Капканы были рассторожены, и именно те, которые он тогда запустил. И оторванную жердушку нашёл под снегом – над ней возвышалась снежная колбаска. И ямки виднелись на месте сохатиных следов…