Похмелье - [14]

– Решил сдаться?

– Нет, я охотников рассчитал.

– Прекрасно. На сколько насидели в итоге?

– 40 с копейками. Вот двушка – твоя половина. Чаевые оставлю себе.

– Без проблем. Слушай, Игорь. Вот ты весь такой святой – не пьешь, не куришь. А владельца обкрадываешь. Не стыдно?

– Нет, это другое. А тебе стыдно, что ли?

– Нет.

– Ну вот и все.

На том и порешали. Две тысячи рублей – относительно неплохо для начала рабочего дня. Сигарета резко стала вкуснее. Настроение испортила мысль о пельменях, которые мне предстоит есть. Меня охватил вирус алкогольной анорексии, я не ел нормально примерно дня три и не планировал начинать. Не планировал, но понимал, что это было просто необходимо. Я измывался над организмом как только мог, но рано или поздно он мог дать сбой и сделать это без предупреждения.

Когда я вернулся в ресторан, кухня уже была насквозь пропитана пельменным запахом. Персонал толпился возле раздачи в ожидании своей порции. Я встал в самый конец и стал ждать вместе с остальными.

В итоге получил свою тарелку и нашел место, где можно было сесть. От пельменей продолжало пахнуть пельменями, внутренности недовольно бурлили. Я попытался хоть как-то скрасить картину и залил все кетчупом. Когда понял, что этого мало, добавил ложку майонеза. В тарелке образовалась странная густая жижа красно-белого цвета, от которой мой обед не стал аппетитней.

Напротив меня сидел Игорь и смачно поглощал пельмени один за другим. Да так, что брызги летели в разные стороны. Он протянул ко мне руку, на что-то показывая, но рот его был настолько забит, что произносить слова он был не в состоянии.

– Что тебе нужно?

– Кепчука передай, – кое-как проговорил Игорь, выковыривая остатки фарша из своих зубов.

– Кепчука?

– Ну.

– Игорь, а тебе кто-нибудь говорил, что ты достаточно отвратительный человек?

– Да. Но если я буду постоянно об этом думать, то, скорее всего, сопьюсь. Например, как ты. Че пельмехи не ешь? Вкусные.

– Да как-то перехотелось…

Состояние было гадкое. Казалось, что я просто разучился есть. Чтобы хоть как-то победить эту тарелку, я решил действовать постепенно. Съедать по одной штуке за подход с небольшими перерывами. Сначала я долго разглядывал тарелку. Как маленький ребенок, которого заставляют есть то, что он не очень хочет.

Эти пельмени чем-то напоминали меня: разваливались на ходу, выглядели потрепанными и уставшими. Пришлось набраться храбрости, чтобы не выплюнуть обратно первую партию, которая отправилась внутрь.

Несмотря на это, я все же вернулся к тарелке и осилил еще один. Он был уже теплым и еще менее приятным, чем первый. На большее меня не хватило. Я отнес тарелку на мойку, не съев даже половины. Живот жалостно заурчал – я сделал вид, что этого не заметил.

Отправился в кладовку, где по-прежнему меня ожидал чай, смешанный с водкой. Чай зашел в меня намного лучше, чем вкусный, но такой противный обед.

В кладовке Игорь оставил свою книгу. Я взял ее и начал читать на случайно открытой странице.

«Война сделала нас никчёмными людьми. Мы больше не молодёжь. Мы уже не собираемся брать жизнь с бою. Мы беглецы. Мы бежим от самих себя. От своей жизни. Мы отрезаны от разумной деятельности, от человеческих стремлений, от прогресса. Мы больше не верим в них. Мы верим в войну».

Красиво. Умел все-таки дядька Ремарк писать про войну. Про боль и грусть, которая ее окружает.

Интересно, какую войну вел я? Я победил похмелье, но проиграл в борьбе с алкоголем, опять. Я постоянно боролся с самим собой и раз за разом терпел поражение.

Я знал, что мой противник был выдуманным и сидел где-то глубоко в моей голове. Но от этого понимания не становилось ни капельки легче.

Я закрыл книгу и положил ее обратно на стол. Выпил еще одну порцию чая и закрыл глаза, чтобы попробовать уснуть хотя бы на минуту, пока зал не наполнится очередной ротой воскресных гостей.

Веки опустились, глаза окунулись в разноцветную мглу. В этой темноте заиграла музыка. Давно знакомая песня звучала где-то внутри меня. Пришлось изрядно напрячься, чтобы вспомнить, откуда я ее знаю.

Вспомнил свою квартиру, вспомнил ее, вспомнил даже день, когда эта песня играла в последний раз. Интересно, помнит ли эту песню она?

Она постоянно пыталась уйти. Собирала чемоданы, неряшливо заталкивая в них свои вещи. Вытаскивала эти чемоданы в подъезд, громко плакала и кричала что-то еле различимое. Я же всегда шел в подъезд и затаскивал чемоданы обратно. Каждый раз.

Со временем это наскучило и казалось бессмысленным. Не помню, что за погода стояла за окном, но помню, что эта песня звучала где-то на фоне, в телевизоре. Леонид Агутин – «На сиреневой луне» – название крепко отложилось в памяти.

Она ходила по комнате и спокойно укладывала вещи, аккуратно и медленно. Я не обращал внимания – видел это уже тысячу раз. Она снова собрала чемоданы, вытащила их в подъезд и ушла. А я продолжил заниматься своими нелепыми делами. Больше мы не виделись.

Не знаю, может, ей эта песня не нравилась. Может быть, Агутин был виной всех моих проблем и несчастий. Вряд ли так было на самом деле, но нужно было рассматривать все возможные варианты.

Я убежден, что запой – состояние не физическое, а максимально духовное. Не нужно сильно стараться, чтобы в него войти, но для того чтобы выйти, необходимо докопаться до самой сути. Я рыл все глубже и, казалось, вот-вот должен что-то нащупать.