Похитители разума. Психохирургия и контроль над деятельностью мозга - [2]

Некоторые видные буржуазные ученые, в том числе и известный нейрохирург Дельгадо, пытаются объяснить и более глобальные социальные явления тем, что у отдельных индивидов возникают дисфункции в деятельности мозга. «Дельгадо пытается убедить нас,— пишет С. Чавкин,— что первопричиной классовых битв, атомного соперничества и других бед, переживаемых человечеством, являются не социальные и политические противоречия внутри нации и между нациями, а нарушения в связях между миллиардами нейронов, из которых состоит мозг человека».

Научная несостоятельность объяснения социальных явлений психическими расстройствами достаточно очевидна. Не вдаваясь в более глубокий анализ подобного рода рассуждений, отметим и их явную нелогичность. Если из числа жителей гетто лишь немногие совершают правонарушения, то ведь и из общего количества лиц, страдающих теми или иными психическими расстройствами, только небольшому проценту свойственно поведение, опасное для общества. Кроме того, если связь состояния преступности с факторами социального порядка была прослежена (хотя и не объяснена) еще А. Кетле[4] в первой половине XIX века, то связь между ростом преступности и динамикой психических расстройств никогда не подвергалась анализу сторонниками психиатрических концепций в криминологии. И это неудивительно. Признавая на словах  влияние социальных факторов на преступность, авторы такого рода концепций концентрируют свое внимание на отдельном преступнике, оставляя в стороне закономерности изменения преступности как массового, социального явления.

Еще в 1914 г. Уильям Хили сформулировал кредо исследователей, стоящих на позициях идеалистического истолкования причин преступности в своем утверждении о том, что «динамичным центром всей проблемы преступности всегда будет индивидуальный правонарушитель»[5]. Именно это положение наиболее ярко отражает коренной методологический порок биологических, психиатрических и т. п. теорий причин преступности, игнорирующих ее социальную обусловленность и переносящих центр тяжести предлагаемых средств борьбы с нею на «исправление», «излечение», «обезвреживание» отдельного индивида.

Более 40 лет тому назад эта мысль была с полной откровенностью сформулирована американским криминологом Эрнестом Хутоном в его книге «Американский преступник»: «Устранение преступности может быть достигнуто только путем искоренения физически, психически или морально неприспособленных индивидов или путем их полного отделения и помещения в социально здоровую («асептическую») среду»[6].

Практической реализацией такого рода теоретических постулатов явилось, в частности, принятие законов о принудительной стерилизации «психически неполноценных» лиц. С. Чавкин подчеркивает логическую связь «социобиологии» с такого рода антигуманными мерами.

Слишком явное созвучие подобных идей расовой теории фашизма, получившей свое практическое воплощение в массовом истреблении людей, потребовало смягчения формы выражения, но отнюдь не изменило их существа. С. Чавкин недаром не раз напоминает теоретикам и практикам «модификации поведения» о поразительном сходстве «научных» основ их экспериментов с опытами над людьми, которые ставились в гитлеровских концлагерях. Однако опровергнутые учеными, заклейменные приговором Нюрнбергского трибунала, противоречащие элементарным принципам гуманности идеи, обосновывающие необходимость разрушения индивидуальности ради «избавления общества» от нежелательных видов поведения, не только не уходят в прошлое, но распространяются все шире. «В настоящее время, — пишет С. Чавкин,— все более широкое распространение получает «научная» теория, возлагающая ответственность за некоторые актуальнейшие проблемы сегодняшнего дня (такие, например, как бурный рост насилия) на отдельных индивидов, чье не поддающееся контролю поведение объясняется либо причинами генетического порядка, либо дефектами нервной системы. Эти люди, как утверждают приверженцы такой теории, либо являются жертвами плохой наследственности, либо страдают тем или иным заболеванием мозга, либо имеют лишнюю хромосому, либо подвержены воздействию всех трех факторов одновременно».

Поразительная живучесть теорий, рассматривающих «модификацию» поведения как «средство решения тех проблем, которые в основе своей носят социально-экономический характер и требуют принятия политических решений», не является случайной. В ее основе лежат причины не только методологического, но и политического характера. Указанные теории объективно способствуют процессу ломки режима буржуазной законности (а этот процесс имманентно присущ эпохе империализма) без открытого и явного нарушения конкретных норм права.

Политическая выгода такой формы ликвидации законности для правящих классов очевидна. Нельзя забывать о том, что поддержание в массах иллюзий «надклассовости» закона, демократичности существующего правопорядка и т. д. представляет собой важное звено в системе идеологических мер воздействия, применяемых буржуазной государственной машиной.

Теории же, объясняющие причины «нежелательного» поведения психическими аномалиями, служат удобной ширмой, под прикрытием которой, во-первых, можно применять насилие не в форме государственно-правовых санкций, а в качестве «медицинских мер лечения», и, во-вторых, применять его к неопределенно широкому кругу лиц, а не только к нарушителям закона.