Похититель школьных завтраков - [59]

Монтальбано говорил долго, обстоятельно, не упуская ни одной подробности, даже того, как хрустели под ногой очки Лоэнгрина Пера. В какой-то момент отчет превратился в исповедь. Но отпускать ему грехи начальник не спешил. Он был раздосадован, что его оставили в стороне.

– Монтальбано, у меня теперь на вас зуб. Вы лишили меня возможности немного поразвлечься перед пенсией.

Ливия, дорогая моя, это письмо удивит тебя по крайней мере по двум причинам. Во-первых, уже тем, что оно написано и отправлено. Хотя постоянно, почти каждый день, я мысленно посылал тебе ненаписанные письма. Я осознал, что за все эти годы ты только иногда получала от меня записки с поздравлениями «по всем бюрократическим правилам», как ты говоришь.

Во-вторых, само содержание письма будет для тебя неожиданным.

С тех пор как ты уехала, ровно пятьдесят пять дней назад (видишь, я веду им счет), произошло многое, в том числе и касающееся нас с тобой. Правильнее будет сказать, не само произошло, а я сделал так, чтобы произошло.

Ты когда-то обвиняла меня в том, что я мню себя Богом и считаю, что вправе менять ход чужих жизней: вольно или невольно, я ловко подстраиваю обстоятельства, а иногда препятствую их стечению. Может быть, ты права, но подумай: разве это не часть моей работы?

Но сейчас я хочу поговорить с тобой о другом моем, так сказать, проступке, который, однако, повернул ход событий не против или за кого-то, а в нашу с тобой пользу. Прежде всего, о Франсуа.

Это имя мы не упоминали – ни ты, ни я – с той ночи у меня дома, когда ты сказала, что я не понял, что этот ребенок мог бы заменить нам сына, которого у нас никогда не было. К тому же тебя ранило то, как я его у тебя отнял. Но послушай: я боялся за него и был прав. Он стал опасным свидетелем, и его запросто могли убить (как они выражаются, «обезвредить»).

С исчезновением имени Франсуа из наших телефонных разговоров сами эти разговоры стали уклончивыми и холодными. Теперь я хочу открыто сказать, что не упоминал его, потому что боялся поддерживать в тебе беспочвенные надежды. Сейчас поводов для этого страха не осталось.

Помнишь то утро у меня дома, когда Франсуа сбежал искать свою мать? Так вот, когда я вел его домой, он сказал мне, что не хочет в конце концов попасть в приют. И я ответил, что этому не бывать. Я дал ему слово, и мы пожали друг другу руки. Свое обещание я сдержу при любых обстоятельствах.

За последние пятьдесят пять дней я три раза просил Мими Ауджелло позвонить сестре и справиться о Франсуа. Каждый раз я получал утешительный ответ.

Позавчера все с тем же Мими мы поехали навестить его (кстати, ты бы должна написать Мими и поблагодарить за преданную дружбу). Я подглядывал за Франсуа, когда он играл с племянником Мими, мальчишкой его же возраста. Он был веселый и беспечный. Он узнал меня, как только увидел, и выражение его лица изменилось, как будто по нему пробежала тень. Память у детей устроена так же, как у стариков: кажется, они легко забывают, но мысль о матери обязательно возвращается к ним. Он меня крепко обнял, и я заметил, что глаза у него влажные, – но он не расплакался, этот ребенок, я думаю, не привык хныкать. Больше всего я боялся, что он спросит меня о Кариме. Но он сказал тихо-тихо: «Отвези меня к Ливии». Не к матери, к тебе. Он, должно быть, уже уверен, что Кариму больше никогда не увидит. И, к сожалению, он прав.

Ты знаешь, что, умудренный печальным опытом, я был уверен, что Кариму убили. Чтобы осуществить задуманное, мне пришлось пойти на большой риск и заставить убийц себя обнаружить. Следующим шагом я запланировал заставить их сделать так, чтобы труп был найден в узнаваемом состоянии. И у меня вышло. Теперь, когда Франсуа официально признан сиротой, я могу действовать. Мне очень помог начальник полиции, он задействовал все свои знакомства. Если бы тело Каримы не было найдено, все наши старания погрязли бы в бездонных болотах бюрократии, и решение нашей проблемы затянулось бы на долгие годы.

Я понимаю, что письмо и так вышло слишком длинным, так что дальше буду предельно краток:

1. Франсуа, с точки зрения и нашего, и тунисского закона, находится в парадоксальном положении. Он по сути дела – несуществующий сирота, потому что факт его рождения не был зарегистрирован ни на Сицилии, ни в Тунисе.

2. Монтелузский судья, который занимается такими делами, кое-как определил статус Франсуа, но только на время разбирательства. Пока что ребенок передан на поруки сестре Мими.

3. Тот же судья сказал мне, что теоретически сейчас в Италии незамужняя женщина может усыновить ребенка, но добавил, что на самом деле это пустая болтовня. И привел в пример одну актрису, которая годами с переменным успехом билась с распоряжениями, рекомендациями и процедурами.

4. Лучший способ сберечь время, считает судья, – это нам с тобой пожениться.

5. Так что готовь документы.

Обнимаю и целую. Салъво.

P.S. Нотариус в Вигате открыл на Франсуа счет, на котором до его совершеннолетия будут лежать полмиллиарда лир. Я думаю, что «наш» сын официально должен родиться на свет в тот момент, когда перешагнет порог нашего дома, но будет еще справедливее, если в жизни он получит поддержку от той женщины, которая была его родной матерью и которой принадлежали эти деньги.