Похититель душ - [167]

– Почему? – спросила я. – Что ты мог сделать?

– По крайней мере, мог бы тебя утешить.

– Из Авиньона?

– Твои письма служат для меня огромным утешением и приносят радость, как, надеюсь, мои тебе.

Я его обидела.

– Конечно, дорогой мой. Я с нетерпением жду каждого письма и невероятно радуюсь, когда они приходят. Можешь спросить у его преосвященства. – Я вытащила из кармана последнее письмо. – Вот, смотри, какое оно потрепанное. Это потому что я его без конца читаю. Я запоминаю твои послания наизусть, это помогает мне чувствовать тебя рядом.

Он улыбнулся и обнял меня за плечи. Впрочем, улыбка почти сразу погасла, уступив место печали.

– Матушка, мне нужно тебе кое в чем признаться.

Мне редко доводилось видеть такую боль у него на лице.

– Я не говорил об этом, когда умер Мишель, – сказал он, – но должен признаться сейчас, что тогда меня посетили нехорошие мысли.

– Нехорошие мысли? Я не понимаю.

– Я заподозрил кое-кого в этом преступлении, человека, о котором не должен был такого думать.

– Жан… Кого?

– Милорда Жиля.

– Тебе что-то известно о тех событиях, что-то, о чем ты никому не сказал? – едва слышно прошептала я.

– Ничего определенного. Но он странно вел себя после того, как это произошло, – я видел, что он радуется.

– Радуется? Он радовался, что Мишель умер?

– Думаю, да.

То же самое сказал Марсель.

– А теперь я спрошу тебя, почему ты ничего не сказал о твоих подозрениях?

– Матушка, я был тогда ребенком.

– Тебе исполнилось тринадцать, – возразила я. – Почти мужчина. Ты уже приступил к занятиям и начал готовиться к своей будущей жизни.

На его лице появилось выражение, похожее на стыд, но это не был стыд в чистом виде, скорее огорчение.

– Я не осмелился выступить против него. Кроме того, мы не слишком любили друг друга – особенно после того, что случилось с Мишелем. Мы даже разговаривали только в случае крайней необходимости.

– Но я видела, что вы держались друг с другом дружелюбно, даже когда исчез Мишель.

– Главным образом ради тебя, матушка. По молчаливому соглашению. Между нами не было настоящей дружбы, кроме той, что нам навязывали. А к тому времени, когда наши дороги разошлись, между нами возникло нечто вроде ненависти. Я часто спрашиваю себя, не устроил ли мне милорд такое великолепное назначение в Авиньон, чтобы купить мое молчание. Или потому что он чувствовал свою вину.

Я была потрясена.

– Он не знает, что такое вина, – сказала я. – По крайней мере, не знал до последнего времени.

Он с подозрением прищурился.

– А откуда ты знаешь, что он чувствует или не чувствует в последнее время?

– Я с ним разговаривала. И написала тебе об этом в письме несколько дней назад.

– Видимо, мы с ним разминулись в пути. Я его не получил.

Скамейка была слишком жесткой, я поднялась и принялась расхаживать взад и вперед.

– Несколько дней назад, вечером, я навестила его в апартаментах, где его содержат. Здесь, во дворце. Только никому про это не говори, Жан, – попросила я. – Особенно его преосвященству.

По выражению, появившемуся у него на лице, я видела, что он дает свое согласие без особого удовольствия.

– Наверное, он страшно зол на тебя за ту роль, которую ты сыграла в этом деле.

– Он ничего не знает и никогда не узнает. Я передала все, что знала, его преосвященству, а он представил все так, будто инициатива исходила от него.

– Что-то мне не верится, что Жан де Малеструа станет добровольно признаваться в подобных вещах.

– Он сделал это не ради меня, а по приказу герцога Иоанна, который не захотел пачкать руки. – Я снова принялась расхаживать по проходу. – Меня удивит, если станет известно, что они заключили договор с самим Господом по поводу финала этого дела. Что же до гибели Мишеля… Ты меня смутил. В свое первое посещение милорда я о многом с ним беседовала, особенно об убийствах детей, и он признался, что действительно их совершил. Тогда я высказала ему свои подозрения относительно смерти Мишеля. Мой вопрос не застал его врасплох, и он все отрицал. Знаешь, я ему поверила. Он заявил, что любил его как брата и никогда не причинил бы ему вреда.

– Между матерями и сыновьями всегда существуют невысказанные вещи. Даже ложь. Вот почему я подозреваю, что он сказал тебе неправду.

– В таком случае он очень ловко врал. Я его вырастила и, уверяю тебя, прекрасно знаю, когда он говорит правду, а когда нет.

Когда Жан поднялся со скамьи, чтобы подойти ко мне, его коричневое облачение тихонько зашуршало, а кисточки пояса потянулись за ним и оставили четкий след в пыли. Он быстро отряхнул их и сказал:

– Должен признаться, я бы хотел взглянуть на милорда. Мне интересно, что с ним стало с тех пор, как мы были молодыми людьми.

– Ты молодой человек и сейчас.

– Матушка, мне тридцать семь.

– Вот я и говорю, что молодой.

Я молча шагала рядом со своим высоким, красивым сыном, чье неожиданное присутствие было эликсиром для моего измученного сердца. Мадам Катрин Карли не могла бы дать мне более действенного лекарства, чтобы поднять настроение и успокоить душу. Впрочем, я не могла не заметить, что юность действительно от него уходит. Виски начали седеть, хотя короткая стрижка с тонзурой помогала скрыть это, а плоский прежде живот превратился в маленькое брюшко. Я знала, что уже очень скоро Жан будет носить титул монсеньора и положение вынудит его держаться с еще большим достоинством. Хотя он утверждал, что служение Богу доставляет ему радость, она была особой, расцвеченной приглушенными красками.