Похищенный - [28]

In that time of my adventurous youth, I suffered many hardships; but none that was so crushing to my mind and body, or lit by so few hopes, as these first hours aboard the brig.	Много невзгод я перенес в буйную пору моей юности, но никогда не терзался так душой и телом, как в те мрачные, без единого проблеска надежды, первые часы на борту брига.
I heard a gun fire, and supposed the storm had proved too strong for us, and we were firing signals of distress.	Но вот я услышал пушечный выстрел и решил, что судно, не в силах совладать со штормом, подает сигнал бедствия.
The thought of deliverance, even by death in the deep sea, was welcome to me.	Любое избавление, будь то хоть гибель в морской бездне, казалось мне желанным.
Yet it was no such matter; but (as I was afterwards told) a common habit of the captain's, which I here set down to show that even the worst man may have his kindlier side.	Однако причина была совсем другая: просто (как мне рассказали потом) у нашего капитана был такой обычай - я пишу здесь о нем, чтобы показать, что даже в самом дурном человеке может таиться что-то хорошее.
We were then passing, it appeared, within some miles of Dysart, where the brig was built, and where old Mrs. Hoseason, the captain's mother, had come some years before to live; and whether outward or inward bound, the Covenant was never suffered to go by that place by day, without a gun fired and colours shown.	Оказывается, мы как раз проходили мимо Дайсета, где был построен наш бриг и куда несколько лет назад переселилась матушка капитана, старая миссис Хозисон, - и не было случая, чтобы "Завет", уходя ли в плавание, возвращаясь ли домой, прошел мимо в дневное время и не приветствовал ее пушечным салютом при поднятом флаге.
I had no measure of time; day and night were alike in that ill-smelling cavern of the ship's bowels where, I lay; and the misery of my situation drew out the hours to double.	Я потерял счет времени, день походил на ночь в этом зловонном закутке корабельного брюха, где я валялся; к тому же в моем плачевном состоянии каждый час тянулся вдвое дольше обычного.
How long, therefore, I lay waiting to hear the ship split upon some rock, or to feel her reel head foremost into the depths of the sea, I have not the means of computation.	А потому не берусь определить, сколько я пролежал, ожидая, что мы вот-вот разобьемся о какую-нибудь скалу или, зарывшись носом в волны, опрокинемся в пучину моря.
But sleep at length stole from me the consciousness of sorrow.	Но все же в конце концов сон принес мне забвение всех горестей.
I was awakened by the light of a hand-lantern shining in my face.	Разбудил меня свет ручного фонаря, поднесенного к моему лицу.
A small man of about thirty, with green eyes and a tangle of fair hair, stood looking down at me.	Надо мной склонился, разглядывая меня, человечек лет тридцати, зеленоглазый, со светлыми всклокоченными волосами.
"Well," said he, "how goes it?"	- Ну, - сказал он, - как дела?

I answered by a sob; and my visitor then felt my pulse and temples, and set himself to wash and dress the wound upon my scalp.	В ответ у меня вырвалось рыдание; незнакомец пощупал мне пульс и виски и принялся промывать и перевязывать рану у меня на голове.
"Ay," said he, "a sore dunt*.	- М-да, крепко тебя огрели, - сказал он.
What, man?	- Да ты что это, брат?
Cheer up!	Брось, гляди веселей!
The world's no done; you've made a bad start of it but you'll make a better.	Подумаешь, конец света! Неладно получилось на первых порах, так в другой раз начнешь удачнее.
Have you had any meat?" * Stroke.	Поесть тебе давали что-нибудь?
I said I could not look at it: and thereupon he gave me some brandy and water in a tin pannikin, and left me once more to myself.	Я сказал, что мне о еде даже думать противно; тогда он дал мне глотнуть коньяку с водой из жестяной кружки и снова оставил меня в одиночестве.
The next time he came to see me, I was lying betwixt sleep and waking, my eyes wide open in the darkness, the sickness quite departed, but succeeded by a horrid giddiness and swimming that was almost worse to bear.	Когда он зашел в другой раз, я не то спал, не то бодрствовал с широко открытыми в темноте глазами; морская болезнь совсем прошла, зато страшно кружилась голова и все плыло перед глазами, так что страдал я ничуть не меньше.
I ached, besides, in every limb, and the cords that bound me seemed to be of fire.	К тому же руки и ноги у меня разламывались от боли, а веревки, которыми я был связан, жгли как огнем.
The smell of the hole in which I lay seemed to have become a part of me; and during the long interval since his last visit I had suffered tortures of fear, now from the scurrying of the ship's rats, that sometimes pattered on my very face, and now from the dismal imaginings that haunt the bed of fever.	Лежа в этой дыре, я, казалось, насквозь пропитался ее зловонием, и все долгое время, пока был один, изнывал от страха то из-за корабельных крыс, которые так и шныряли вокруг, частенько шмыгая прямо по моему лицу, то из-за бредовых видений.
The glimmer of the lantern, as a trap opened, shone in like the heaven's sunlight; and though it only showed me the strong, dark beams of the ship that was my prison, I could have cried aloud for gladness.