Похищенная - [29]

— И куда же вы ездили? — поинтересовалась я.

— Да все поблизости. Вермонт, Нью-Гэмпшир.

— Наверное, весело было?

Снова легкая улыбка.

— Еще как. Сами по себе вылазки на природу не больно меня интересовали. Этого добра хватало и в Стоунхэйвене. Важнее, что там мы с Тонио могли поиграть в обычных мальчишек… и даже с обычными мальчишками. Конечно, в школе мы постоянно встречались с другими детьми, но ведь ходили-то мы в частную школу. Это было обязательным для всех сыновей Стаи, потому что так приказал Доминик, наш Альфа. Если у кого-то из отцов не находилось денег, то вожак платил за все сам. В результате мы находились под жестким контролем: на выходные и праздники возвращались домой, общение с людьми сводилось к минимуму. А вот на каникулы нам давали свободу — при условии, что мы не будем использовать настоящих имен и так далее.

— Вы пользовались фальшивыми именами? И сколько вам тогда было лет?

— Не так уж и много. Конечно, Тонио был меня старше, но легенду нам всегда придумывал я. Мне это даже нравилось: каждое новое лето становишься кем-то другим. Однажды мы изображали мелкопоместных дворян из Англии. Британский акцент давался туговато. А потом уже притворялись, будто у нас папаши-мафиози. Тонио просто влюбился в эту роль: прекрасная возможность попрактиковаться в итальянском и одновременно запугать всех окрестных хулиганов.

— Могу себе представить.

— Ага, забавно и даже очень, однако скоро другие дети стали предлагать нам свои карманные деньги. Тогда Тонио понял, что пора завязывать. Честность прежде всего, даже если ради нее мы и лишим себя каких-то благ вроде внеплановых обедов. Мы все спорили, стоит ли признаваться, что мы всех разыграли, но тут приехал Малкольм и забрал нас обратно в Стоунхэйвен. Как и всегда, раньше срока.

Малкольм — это его отец. Джереми никогда не называл его иначе как по имени.

— Ему так тебя не хватало? — спросила я.

Джереми рассмеялся — не хмыкнул, как обычно, а именно разразился раскатистым хохотом и так меня при этом напугал, что я чуть печенье не выронила.

— Нет, — проговорил он, наконец овладев собой. — Малкольм по мне не скучал ни в коей мере. Просто он каждое лето так делал — заезжал посмотреть, как мне живется. Если оказывалось, что хорошо, — а так оно оказывалось всегда, — то пора было забирать меня домой.

Я не нашла, что ответить.

Джереми продолжал:

— Я подрос и смекнул, что и его можно перехитрить. Как только Малкольм появлялся на пороге, у меня начинался приступ тоски по дому. О, как мне тут плохо! Заберите меня отсюда! Естественно, тогда он оставлял меня на все лето. Братья Соррентино мне подыгрывали. Они знали, что меня ожидает дома. — Он криво улыбнулся: — Ты, я, Клейтон — живем вместе, и у всех троих поганое детство. И как только мы нашли друг друга?..

— У Клея было хорошее детство.

— Если не учитывать то незначительное обстоятельство, что его сделали оборотнем в пятилетнем возрасте, и следующие несколько лет он скрывался в болотах, питаясь одними алкашами да крысами.

— Я имела в виду после этого. После того, как ты его спас. Он часто вспоминает, как хорошо ему было в Стоунхэйвене.

— Ну, если его не исключали из школы за то, что он препарирует морских свинок из живого уголка.

— Свинка же сама сдохла!

Джереми усмехнулся:

— Как сейчас слышу эти слова. Тридцать лет прошло, а все слышу. Вот представь: Клей впервые допущен на собрание Стаи. Я делаю вид, будто все нормально, никому не говорю про исключение. Тут в комнату влетает Дэниел и объявляет перед всей Стаей: «Клейтона выперли из школы, он распотрошил морскую свинку!» Следом врывается Клейтон, подбегает к Дэниелу, смотрит на него со злостью, снизу вверх — хотя они были ровесники, в росте Клейтон поотстал на целую голову — и орет: «Она сама сдохла!»

— И это объяснение всех удовлетворило?

— Совершенно верно, — кивнул Джереми и покачал головой. — С тех пор и до самого провала затеи с игрушками я часто задавался вопросом, гожусь ли вообще на роль приемного отца.

— Что еще за игрушки?

— Клей тебе не рассказывал?

Джереми допил молоко, подхватил мой стакан и встал. Я дернула его за штанину.

— Расскажи.

— Как вернусь.

Мне оставалось лишь испустить разочарованный стон — и ждать. Ждать и ждать, потому что с молоком он возился подозрительно долго. На эффект играл.

— Стало быть, игрушки, — подсказала я, когда он наконец вернулся.

— Они самые. У Клея были нелады с другими школьниками. Думаю, ты слышала.

Я кивнула.

— Он не был похож на других, да и не старался быть как все. Замкнутый, для своего возраста коротышка. И еще акцент… Когда мы познакомились, меня это очень удивляло. По словам Клея, он прожил в штате Нью-Йорк двадцать лет, а мне показалось — только-только сошел с поезда из Луизианы. Сказал, в детстве его часто дразнили из-за акцента… вот он и решил от него не избавляться. Извращенная логика.

Что угодно, лишь бы не иметь с окружающими ничего общего. После происшествия с морской свинкой я какое-то время воспитывал его в домашних условиях и только в следующем сентябре послал в школу — в другую, разумеется. Директора я попросил, чтобы о любых выходках Клея срочно сообщали мне. Приходилось по три раза в неделю — не шучу! — ходить на собрания родительского комитета. По большей части речь шла о мелочах, но как-то раз один из учителей заявил, что Клей плохо ведет себя на переменах. Другие дети жаловались на него: мол, он все время за ними ходит, подкрадывается втихаря и так далее.