Погружение - [28]

Порт был забит. У причала стояли два дау, на которые швыряли грязных коз. Они блеяли в воздухе и приземлялись на палубу, прямо на ноги. Они направлялись в Мекку, где их зарежут паломники.

Везде были голодные, толпились рядом с животными – и казались слабее и грязнее животных. Они пришли из мертвой земли. Им больше некуда было идти. Они спали под грузовиками или у коралловых стенок. Рты им забивало пылью, на лицах выделялись скулы, а некоторые от худобы были похожи на грызунов. Несколько сотен теснились в разросшемся саду брошенной виллы, ожидая еды. Боевики уже выстраивали их в очередь, пользуясь дубинками. Еду готовили в котле на открытом огне. Какой-то пес навалил кучу в пыли, а потом удалился в кусты. Люди падали в обморок, не успев дождаться своей очереди, и их никто не поднимал. Крыланы скользили над самой землей. У них были меховые животы и глаза-бусинки, а острые зубы заходили друг на друга.

Возникла какая-то задержка. Он не понял, в чем дело. Кто-то бросил камень, а потом в воздух полетели вещи. Затоптали ребенка, но принялись его откачивать. Человека, который бросил камень, нашли и тут же застрелили, сунув дуло в рот. А потом уже слышалось только шлепанье еды, падающей в миски, да скрежет ложек по дну.

* * *

Голый деревянный пол бильярдной покрывали опилки. Печка распространяла волны тепла, как в зале ожидания на вокзале Ла-Рош. Нелакированные ломберные столики были обиты кожей, низко висящие лампы освещали бильярдные столы. Щелкали полированные красные и белые шары – щелкали так же громко, насколько насыщенными были их цвета. Пахло в комнате как в санатории или городской вилле, по-швейцарски. На маленьких полках, прибитых по периметру, стояли мраморные бюсты исторических деятелей. Он подошел к ней, под голову Гарибальди.

* * *

На прогулке они замерзли и поэтому сразу повернулись к печке. Им принесли булочки и горячий шоколад. Близился вечер, и они играли в нарды.

– Я читал кое-что об океане. Правда, что каждый третий вдох мы делаем за счет кислорода, выработанного в море?

– Не думаю. Это, наверное, журналист какой-то написал. Но, – она кинула кубик, – это говорит о гораздо более важном…

– О чем?

– Пришло время, когда все будет подсчитано. То, что мы считали бесконечным, окажется ограниченным.

– Подводные горы?

– Я говорю о мире и о том, что в нем есть вообще.

– А как же свежий воздух? Его тоже будем считать?

– Конечно. Кислород – вполне надежный ресурс. Им необходимо управлять, как мы уже управляем водой, полезными ископаемыми, нефтью.

– Огромный акваланг в небе.

Она взглянула на доску и улыбнулась:

– Заперто!

– Мне просто нужна шестерка.

Тройка.

– В Руанде, – продолжил он от лица инженера-гидротехника, да и от своего собственного, – держат специальных собак, чтобы охотиться на сервалов. Князья, которые живут в травяных хижинах, где даже я мог бы встать в полный рост, носят их шкуры. Ивовые прутья внутри хижины закручиваются внутрь вот так, – он пальцем нарисовал на столе спираль, – как раковина улитки. Свет туда проходит только через отверстие в крыше, а пахнет там навозом и коровьей кровью. Ты забираешься в постель из травы, приподнятую над землей – от крыс и змей, а девочка-подросток стоит на коленях, ожидая князя. Не та девочка, что накануне.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, что князь и девочка жили в изобильной земле. Там хватало всего, а сейчас каждый склон холма в Руанде распахан. Охотничьи собаки, сервалы и травяные хижины исчезли. Почти все леса вырублены, и зачинщикам геноцида и его жертвам негде прятаться друг от друга. Кое-где колодцы пересохли, а в других местах вода размывает землю. Руанда должна развиваться или пережить еще один геноцид. Она подсчитана.

– Очень может быть.

У него никак не выходила шестерка, необходимая, чтобы поставить последнюю шашку. Она выигрывала. Они проговорили еще несколько партий, а потом она заговорила о будущем. Но, стоило ему рассказать о том, как в Африке тратят деньги, полученные от благотворительных организаций, она потеряла интерес к теме и сосредоточилась на игре.

Он следил за мелкими передвижениями маленьких людей, которые остаются сегодня на том же месте, что и вчера. Ел сэндвичи в столовой, вел телеконференции, уезжал из офиса до часа пик. Даже если бы он имел право рассказать ей об истинной сути своей работы, он не нашел бы слов. Не смог бы описать адреналиновую дрожь, охватывающую все тело, когда наводишь пистолет на цель. Пришлось бы ограничиться замечанием о том, что выстрел – это громко, а после него остается запах пороха.

Он решил, что в разговоре они поддались пораженчеству, достойному Мальтуса и совершенно не учитывавшему хорошие качества человечества. В комнате было только два бюста англичан – Исаак Ньютон и Джон Мильтон. Он посмотрел на Мильтона – безучастного, невидящего. Главное достоинство образования, решил он, – возможность очистить разум, думая о других. Мильтон не просто играл свою роль. Правительственный секретарь для латинской корреспонденции в республике, вольнодумец, стоявший по правую руку Оливера Кромвеля, тогда как левеллеры и рантеры стояли по левую. «Дайте мне поэтому – что выше всех свобод – свободу знать, свободу выражать свои мысли и свободу судить по своей совести».