Пограничное состояние - [34]
— Духи, товарищ подполковник! Духи-и-и (просыпаясь)!.. Ссаные мухи… Точно, духи?
Василич вмешался:
— Командир, а давай мы их со «стодвадцатничка» на «фу-фу» проверим?
— На «фу-фу»? А далеко они?
— Километра полтора-два.
— Духи-и (оживляясь)!.. Со «стодвадцатничка»? А давай!
— Батарея! К бою! Огонь!!!
Пошла-а «гирька»[37]!..
Б-у-м!..
Ай-я-яй, недолет, однако!..
— Комбат!!! (-а-ат! а-ат! — ат!)… Дмитрий Николаевич, ну, епона мать! Ну что такое? Стрелять разучились, что ли? А?! Будем тренироваться! Давай второй…
«Шишига» тем временем уползла обратно за сопочку.
— Отставить второй! Вот так надо, малахольные! — просиял Овчаренко. — Видали? Духи, духи!.. Говно вопрос! Вот! Учитесь, дети мои! Ну как? А? У-у-у!.. И все-то надо делать самому! А? Дежурный! Свяжись с «люфтваффе»[38] и рейдами. Дай ориентировочку и координаты. Пусть подчистят там!..
Вдруг с поста дико заорал наблюдатель:
— Товарищ подполковник!!! Там! Там, товарищ подполковник, посмотрите!!!
Коля пулей приник к окулярам ТЗК[39].
— Уй, е-о!..
А еще через пять секунд, уже убегая:
— Слышь, Василич, че-то сердце прихватило… В общем, так: я — к доктору, а ты давай тут покомандуй…
Из-за сопочки огромной металлической гусеницей медленно вытягивалась колонна техники. Нескончаемая броня танков и САУ[40] угрожающе посверкивала на солнце.
— Всем в укрытие!
Ну какое тут, на хер, укрытие? Это ж — минимум дивизия! Да нас тут смешают с говном и песком в пять минут! Быстренько мелькали в голове ТэТэХа[41] боевой техники и вооружения мотострелковой дивизии. И ничего хорошего нам эти ТэТэХа не сулили…
Из штабного танка высунулся по пояс суровый дядька в генеральской форме. Василич — небритый третий день — стоял ни жив ни мертв («Ну, Коля, ну, сука, подставил!»).
— Кто такие?
— Четвертая мотоманевренная группа, пограничные войска, начштаба майор Дикин!
— А кто стрелял?
— Разреш-шите доложить, т-р-щ-щ генерал?..
— Докладывайте, майор, только быстро! Некогда мне.
— Тут такое дело, товарищ генерал: духи оборзели! Мы с утра два рейда снарядили. Короче, есть тут один, товарищ генерал, инженер Башир. Сволочь. Ипэашник[42], сукин сын! Уже вторую неделю нам кровь пьет. Извел, товарищ генерал. Сил нет никаких. Гоняем его, гоняем… Вот вчера прижали его в «прибрежке»[43], а он, гад, ночью как сквозь землю ушел. Ага… А вот сейчас наша разведка доложила — здесь он! Прорвался, сучий потрох! Прямо в километре от нас. Под носом проскочил, тварь ползучая! Сейчас через плато к «Северному входу» рвется. Он стрелял, он, товарищ генерал, больше некому. Но на этот раз не уйдет! Мы тут своей авиации уже ориентировочку дали. Они его сейчас на плато прищучат. Там ему деться-то некуда… «Отнурсуют»[44] козла по самое «не могу»…
— Хорошо-хорошо! — поморщившись, прервал этот словесный понос генерал. И повернув голову, спросил у своих: — Начштаба!
А почему не докладывали, что здесь есть пограничники?
— Э-мм-э-ммм, виноват… Сейчас, товарищ генерал, глянем на карте… И там, на карте, нас тоже не было.
— Так, полковник, нанесите пограничников на карту, и продолжать движение! — И уже обращаясь к нам: — Ну, спасибо за помощь, коллеги… Держитесь тут, молодцом!
Дивизия шла, обдавая нас пылью и подавляя наше сознание своей мощью. Дивизия шла куда-то в неведомое. Выполнять неизвестные нам боевые задачи. Объединенная неуемным командно-штабным интеллектом. Из ниоткуда. В никуда. По военно-секретной карте. От рубежа к рубежу. Подчиненная воле командира. Готовая по приказу любимой Родины всегда, везде и на все. По всем правилам своего боевого устава. В чужой стране. На войне без правил. Силища. Армия. Не дай бог!
А Василич стоял, дышал и думал о своем. Он думал о том, во сколько литров обойдется начману его, Василича, нервное потрясение от свидания с армией.
— Доктор, а где дядя Коля? Хочу вот доложить, понимаешь, как мы с армейцами взаимодействие отработали. Ага… Где наш славный командир, что вы с ним сделали? Здоров ли, отец родной?
— Он под капельницей, Василии. Спит он.
— Ага, понятно. И крепко спит?
— Крепко, вроде, я ему еще и тазепамчика дал. А че случилось-то?
— Да не, ничего. Все нормально. Значит, спит, говоришь? Крепко? Вот и хорошо. А ты его не буди, не буди. Не надо… Слышь, доктор, он тут как-то на запоры жаловался? Ага… Так это… Можно я приду и самолично ему клизму поставлю? Двухведерную…
Об отпуске и картошке
Пашу Дронова, когда он об отпуске говорит, заслушаешься.
Паша Дронов, крепкий майор, боевой офицер, простой труженик границы и неутомимый вояка, грудь в орденах и «жопа в шрамах» и при этом, заметьте, просто кладезь русской словесности. Паша Дронов ради красного словца… Да что это я, впрочем? Послушаем лучше Пашу, братцы. Расслабимся, настроимся на народную волну и с превеликим нашим удовольствием послушаем все эти южнорусские «г-э» и «шо», все эти изыски незатейливой офицерской речи и плавные выверты блуждающей мысли государева человека, волею судьбы и командования поставленного в строй и заброшенного на край света, в самую что ни на есть тмутаракань. Я тут, братцы мои, как-то в отпуск приехал к жениной родне. Они у меня хохлы, знаете ли. Да. И не просто хохлы, а западенцы кондовые, коренные. Под Хыровым живут, на Львивщине. Я супруге своей до сих пор смеюсь: «О-от, Гала, и угораздило ж меня, советского пограничника, красного, можно сказать, потомственного казака, на „бандеровке“ жениться!» Мама дорогая, и хде мой шмайсер-кулэмет?!
В романе "Время ангелов" (1962) не существует расстояний и границ. Горные хребты водуазского края становятся ледяными крыльями ангелов, поддерживающих скуфью-небо. Плеск волн сливается с мерным шумом их мощных крыльев. Ангелы, бросающиеся в озеро Леман, руки вперед, рот открыт от испуга, видны в лучах заката. Листья кружатся на деревенской улице не от дуновения ветра, а вокруг палочки в ангельских руках. Благоухает трава, растущая между огромными валунами. Траектории полета ос и стрекоз сопоставимы с эллипсами и кругами движения далеких планет.
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
Служба в армии — священный долг и почетная обязанность или утомительная повинность и бесцельно прожитые годы? Свой собственный — однозначно заинтересованный, порой философски глубокий, а иногда исполненный тонкой иронии и искрометного юмора — ответ на этот вопрос предлагает автор сборника «Особенности национальной гарнизонной службы», знающий армейскую жизнь не понаслышке, а, что называется, изнутри. Создавая внешне разрозненные во времени и пространстве рассказы о собственной службе в качестве рядового, сержанта и офицера, В.
«Кто не был, тот будет, кто был, не забудет 730 дней в сапогах…»Автор был, не забыл и написал о своей службе в ВСО, попросту говоря, стройбате. Написал с чувством и толком, с юмором и грустью. Кто был — поймет, кто не был — проникнется.