Пограничное состояние - [16]
— Зда-аров… Как думаешь, военный, что будет, если отсюда через окно зафигачить из «базуки» по штабу?
Майор Игорь три года воевал в составе Керкинской ДШМГ[7], самого боевого подразделения среднеазиатских пограничников. И хотя прошло с тех пор уже больше года, привычки остались.
— Зашибись. Будет феерично и вполне в духе.
— Садись, кури. Мы тут с Куком работаем.
В комнате за совещательным столом сидел отрядный «комсомолец» Юра Кедров.
Куком, за железную, как у знаменитого предшественника Джеймса, сдержанность, его звал только Игорь по причине большой дружбы и предыдущей совместной боевой службы. Остальным делать этого не рекомендовалось.
Кедров одним пальцем стучал по клавишам старенькой пишущей машинки.
— Вот, Кук печатает тексты песен для сборника «афганского» фольклора. Я как старший товарищ, неглупый и чуткий, осуществляю креативное и методическое руководство. Слышал?
В округе очередная акция — «С песней по местам боевой славы!». Ну, скоро вывод из Афгана ведь. А так, мол, на память. И, вручая бойцам, с дрожью в голосе произносить: «Держите, сынки. Все, что могу. Все, что могу. Спасибо за подбитые танки…» У тебя песни есть? Хорошо. Давай две. Мы тебя в барды спродюсируем. Но лучше — пять. Вдруг не срастется с некоторыми? Кук, я правильно говорю?
— У-гм-у, — буркнул себе под нос насмерть сосредоточенный Юра.
— А вот, кстати…
В комнате возник розовощекий и сияющий замначальника политотдела:
— Игорь Юрьевич! Скоро Новый год (с намеком). Вы поздравительную телеграмму на заставы подготовили?
— Товарищ подполковник (обиженно!), нас (типа, ты что, тупой?) с округа (образца-то нет!) еще не поздравляли!
— Ну и что? А вы возьмите там сами что-нибудь набросайте. Коротенько, поподробней и по сути! Хорошо?
— Есть.
Игорь не спеша открывает ящик стола, достает бланк телеграммы и новую сигарету из наполовину опустошенной пачки.
— Кук! Что будем писать? Как обычно? «В войсках округа продолжает иметь место…»? Хотя нет. Это ж вроде должно заканчиваться строгой благодарностью с занесением в грудную клетку? А тут — праздник… Да… А вот, кстати, была у меня еще одна подруга в Загорске. Сказочной красоты мадам, я вам доложу…
Тук… Тук-тук… Постукивает машинка. Кислицин с Куком травят анекдоты, муссируют тему мерзкой (потому что нелетной) погоды и мерзкого (потому что абсолютно неконкретного в канун Нового года) военного снабжения. Стрелки часов движутся, работа работается, служба идет.
Дверь опять распахнулась.
— Игорь Юрьевич, ну что?
— Да, так точно, товарищ подполковник!
— Что «да, так точно»? Где телеграмма? Набросали?
— Дмитрий Алексеевич! Ну (с напором), нас же из ок-ру-га (им-то там виднее, правда?) не поз-драв-ля-ли?!
— Так! Мне все ясно! Не надо! Ничего не надо! Я — сам!!!
Дверь захлопнулась. Стряхивается пепел. Снова открывается ящик стола и со словами:
— Правильно… Что я, телеграфист, что ли? — бланк небрежно смахивается в стол.
Взгляд на часы. 12.20. В 13.00 — по распорядку обед. Взгляд на коллегу.
— Кук! Вкалывать осталось сорок минут…
Руки в крови
Все было плохо. Все было еще хуже, чем всегда. Ночные наряды должны были меняться на месте. Но первые снялись и ушли на заставу пораньше и нижней тропой. А другие пришли попозже и верхней…
А во временном разрыве, как в черную дыру, как мыло в анус, на нашу территорию проникли-проскочили два афганца. Контрабандюги. С грузом. С наркотой. На «закладку».
И, уже возвращаясь, напоролись они на доблестных советских пограничников. На новую смену, свежую. Незадача, однако…
Один сразу рванул обратно и попер, попер, родимый, в горы.
А второй метнулся к воде, сиганул рыбкой в мутные пянджские воды, плюхнулся на автомобильную камеру и поплыл. Ихтиандр, не иначе.
Старший наряда, ефрейтор Заколупкин, отличник боевой и политической подготовки, видя, что вражина уходит, принял грамотное решение и открыл огонь на поражение. Он выпустил двенадцать пуль… Всего двенадцать. Маленьких злобных металлических ос. Глухой ноябрьской ночью.
Потом уже было много всего: большой поиск, резерв пограничного отряда, прожектора, собаки, утром вертолеты, куча задействованного народа. Нашли и взяли живым полузамерзшего в горах второго. Нашли и тело первого. Его прибило к нашему берегу километрах в десяти ниже по течению.
Потом, немного позже, были встреча пограничных комиссаров и официальная передача одного тела и одного живого иностранного гражданина. На историческую родину. И разумеется, протокол.
Увидев два маленьких пулевых отверстия — во лбу и в глазу своего подданного, — афганский пограничный комиссар в небольшом шоке только и смог спросить:
— У вас все так стреляют?
— А как вы думали? Все, как один! — не моргнув глазом, отчеканил наш комиссар и, вздохнув, добавил: — Извините, конечно, уважаемый, что так вышло именно с вашим, э-э… гражданином… Служба, что поделаешь… М-да…
А живой нарушитель стоял в наручниках под автоматными стволами с глазами затравленного волка, судорожно сглатывая слюну и медленно замерзая на холодном ветру.
О чем он думал в тот момент? Может, о том, что лучше б ему было тоже умереть, сдохнуть той ночью от рук неверных? А может, о том, что он скажет своим хозяевам? О глотке горячего чая, о детях, если они у него были? Хотя, скорее всего, он просто тихо молился своему мусульманскому богу и не думал ни о чем. Лишь бы все закончилось поскорее.
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
Служба в армии — священный долг и почетная обязанность или утомительная повинность и бесцельно прожитые годы? Свой собственный — однозначно заинтересованный, порой философски глубокий, а иногда исполненный тонкой иронии и искрометного юмора — ответ на этот вопрос предлагает автор сборника «Особенности национальной гарнизонной службы», знающий армейскую жизнь не понаслышке, а, что называется, изнутри. Создавая внешне разрозненные во времени и пространстве рассказы о собственной службе в качестве рядового, сержанта и офицера, В.
«Кто не был, тот будет, кто был, не забудет 730 дней в сапогах…»Автор был, не забыл и написал о своей службе в ВСО, попросту говоря, стройбате. Написал с чувством и толком, с юмором и грустью. Кто был — поймет, кто не был — проникнется.