Пограничное лето - [23]

Сквозь ветви сосен просвечивало неяркое вечернее солнце, устало склонявшееся к горизонту. Лежал у дороги лосенок, повернувшись головой в сторону стола, и терпеливо ждал своих благодетелей — Саню с Костей.

Вдруг лосенок резво вскочил на ноги.

К столу подбежал часовой с автоматом и выдохнул коротко:

— Тревога!

И, кажется, не успел замереть последний звук этого короткого слова, как уже опустело мирное застолье. Солдаты и офицеры, на ходу поправляя под ремнем гимнастерки, мчались к заставе. Костя было увязался за ними, но его остановил властный окрик Марии Васильевны:

— А ты куда? Назад!

Это уже был не просто возглас, это была команда, которой невозможно не подчиниться. И Мария Васильевна уже не походила на ту добродушную женщину, которая минуту назад весело разливала чай.

— Никитична, есть у тебя бинты, йод? — озабоченно спросила она.

— Зачем это?

— Так ведь тревога же! Мало ли что там… А вдруг раненые?

— Какие там раненые? — отмахнулась Ефросинья Никитична. — Обыкновенно — перебежал зверь, и приборы сработали. Теперь наши соседи спокойные стали: все-таки мы их научили кое-чему.

И она, конечно, оказалась права, эта Ефросинья Никитична. Действительно, границу пересек крупный лось — это видели часовые на вышке. Приборы сработали раньше, чем успели сообщить часовые. Сообщение с вышки поступило, когда уже тревожная группа мчалась к месту нарушения границы. В память о себе лось оставил на сухих ветках клочья бурой шерсти да четкие следы на контрольно-следовой полосе… Если бы часовые на вышке не видели лесного великана, то тревожная группа долго бы ходила по его следу, пока не убедилась бы окончательно, что след этот проложил действительно лось, а не злой чужой человек, воспользовавшийся для обмана пограничников копытами лося.

За время, пока мы жили на заставе, Костя раза три был свидетелем таких вот происшествий. Огорчался, конечно, что при нем не задержали ни одного нарушителя. Но зато вынес такое убеждение:

— Через границу и птица не перелетит, чтоб не заметили, — сказал он мне как-то.

3

В моем фотоальбоме есть такой кадр: в четком строю стоят пограничники — человек пятнадцать. На правом фланге — старший сержант Архипов со служебной собакой Гром, на левом — Саня с Костей.

По технике исполнения — снимок так себе. А взглянешь на него, и сразу вспомнишь многое. Первым делом вспомнишь тех, кого нет на снимке: Марию Васильевну и Ефросинью Никитичну с сыновьями и еще — лосенка. Потому что они были главными героями истории, связанной с этим снимком.

А сфотографированы тут пограничники, которые на инспекторских стрельбах получили пятерки. И вот за это им была оказана большая честь. Уже давно пионерский лагерь приглашал к себе в гости пограничников. Каждого не пошлешь — надо лучших из лучших. И начальник заставы решил послать отличившихся на стрельбах, вот этих пятнадцать молодцов.

Это была интересная процессия: впереди старший сержант Астахов со своим грозным псом, следом четким строем шли солдаты, за ними Саня с Костей в белых рубашках, с красными пионерскими галстуками; а рядом с этой небольшой солдатской колонной шли Мария Васильевна и Ефросинья Никитична. Сыновья этих женщин — капитан и лейтенант — вместе со мной составляли отдельную группу, которая двигалась, чуть отстав от колонны.

Вышли мы во второй половине дня — солнечного, жаркого и безветренного.

Сзади колонны шел лосенок. Он то и дело подходил к Сане или Косте и тыкался им в шею мордой: просил сахару. И жители городка больше смотрели не на строй пограничников, а на длинного и нескладного лосенка. За строем увязалась ватага восторженных ребятишек. Они сопровождали нас до самого пионерского лагеря, расположенного километрах в двух от городка в сосновом лесу на берегу небольшого озерка. Надо думать, как завидовал этот босоногий народ Сане и Косте, с которыми так по-приятельски обращался лесной житель!

Дорога причудливо извивалась, повторяя изгибы озерного берега.

Вдруг впереди на повороте из придорожного куста появился загоревший до черноты мальчишка в одних трусиках и, отчаянно размахивая руками, закричал:

— Идут! Идут!

Впереди, метрах в двухстах, тоже из кустов выскочил второй мальчишка, такой же чернокожий, и тоже стал размахивать руками и кричать. Такие закопченные солнцем сигнальщики были расставлены до самого пионерского лагеря. Выполнив свое дело, они пристраивались в хвост колонны, которая на подходе к лагерю выросла вдвое.

Чернокожие сигнальщики сделали свое дело: пограничников ждала уже торжественная пионерская линейка с горнистами и барабанщиками на правом фланге. И только миновали солдаты арку, как заливисто запели медные трубы, рассыпали веселую четкую дробь барабаны. И чуткое лесное эхо, приумножая эти торжественные звуки, понесло их вдаль на легких быстрых крыльях.

Мальчишки, пристроившиеся в хвост колонны пограничников, разбежались и встали в свой пионерский строй. Подняв в пионерском салюте руку над головой, высокая загорелая девушка отдала рапорт старшему по званию — капитану, сыну Ефросиньи Никитичны. Вслед за ней подошел к капитану высокий толстый гражданин в коричневой шляпе — тот самый Яненко, с которым мы ехали в автобусе и у которого был неприятный разговор с сержантом Ваничевым насчет просроченного паспорта.