Пограничники бывшими не бывают! - [29]

Тут, как чертик из табакерки, ну или гаишник из-под кустов (в РФ гибэдэдэшник, в Таджикистане БДАшник, в Узбекистане ДАНщик и т. д.), появляется Онищук, вот черт настырный, опять чего-то надыбал. Пацан-то Петро беспокойный, еще тот альфа-самец, Берлускони[79] обзавидуется.

– Товарищ старший лейтенант, там окруженцы, пять человек, – говорит Онищук.

– Петро, веди их сюда, щас разберемся, что к чему.

Парни наши привели окруженцев. Главный из них розовощекий, чуть выше среднего роста, крепенький такой, и на голове полубокс темно-русый, а еще, с виду, пребывающий в крайней степени хитропопости (глазки так и бегают!), докладывает:

– Товарищ старший лейтенант, сводный отряд окруженцев построен, докладывал младший сержант Ковалев.

– Ну, давай Ковалев, свисти, кто ты, и так далее и тому подобное.

– Мы, товарищ старший лейтенант, остатки н-ской дивизии Западного фронта, 24 июня во время контрнаступления дивизия разбита, вот мы и пробираемся к своим.

– Ну, понятно, давайте документы, и пока всех в отдельный шалаш и поставить охрану. Онищук, надо разобраться. Что за окруженцы такие?

Сижу, и опять тыква в думки влетела, что ж делать, я в истории, конечно, маракую. Но немного. Ну, знаю, что немчура шандарахнула по Красной Армии, и бедные предки, потеряв до хрени танков, боеприпасов, авиации, да и личного состава, откатывались от Вермахта, как пропивший зряплату дядька от жены, созданной в стиле «жесть». А я в истории ВОВ (особенно подробной) разбираюсь как католический монах в самогоноварении, ну или как самогонщик в монаховарении. Потому что проку ни хрена от моей беседы с руководителями СССР, инфы им от меня как от козла баксов. Да и ноутбука ни фига со мной нет, да трусов, скажем, из 21-го века, фигвам сплошной, у меня тело – и то не свое.

Подходит Онищук и с ходу начинает умничать:

– Товарищ старший лейтенант…

– Слышь, хватит, сам не устаешь каждый раз так долго меня обзывать? Давай просто, без политесов, чай, не на плацу, да и ситуация далека от устава РККА. Давай, Онищук, просто Виталий.

Разинутый рот Онищука был похож на Атлантический окиян.

– Политесы?

– Короче, называй меня Виталий, а то пока ты меня по моему званию длинному, как китайская стена, обзываешь, я успеваю забыть, кто ты. Понял?

– Хорошо, товарищ старш… ой, Виталий, ты зачем так с ребятами обошелся? Они и так помучились, повоевали, опять мучились в окружении, шли, а ты?

– Послушай, вот ты знаешь такое слово как «бдительность»?

– Да ладно, Виталий, свои они. Видно ведь.

– Так вот: насчет бдительности… Ты знаешь, у немцев есть такое подразделение «Бранденбург», причем целый полк.

– Ну и что? У них этих полков, как у Барбоски блох.

– Так этот полк – полк диверсантов, это раз. И они все говорят по-русски, причем очень хорошо. Они из прибалтийских немцев, из прибалтов, из белогвардейцев, ну и всякой другой шелупони, что знают русский язык. Так вот, одним из очень решающих факторов того, что немцы гонят нас, как участковый торговок, стал тот самый полк.

– И что, если немчура розмовляет по-нашему… хотя подожди, они что, в нашей форме диверсанты эти, по тылам вредят?

– Ну, ты не совсем дуб! Правильно, они мочат посыльных и любых одиночных бойцов и командиров, перерезают связь, начальство наше отстреливают и так далее. То есть нарушают целостность процесса руководства. Усек, Васек? Хотя нет, ты Петр.

– И ты думаешь, что это они? А как их поймать, ворогов-то этих?

– Самый простой путь, дай свой документ, и давай сравним с документом Ковалева.

Открываем, и что? У Онищука скрепки чуть тронуты ржавчиной, а у Ковалева ни черта, как новенькие, а дата выдачи не больно-то отличается.

– Ну, чуешь разницу?

– Та що це таке! У них что: в документах скрепки из нержавейки?

– Ну… Стой, это ж точно Хренденбурги, тащи, Петро, сюда этого «Ковалева», и побыстрей.

Да блин же! Что ж я так туплю-то?! Я ведь просто так перед Петром умничал! Надо же так! Сам пальцем в эти долбаные скрепки тычу, и до самого же не доходит, что это уже не теория, а самая распроклятая практика! Доумничал, кретин!

И тут же мы услышали несколько выстрелов где-то рядом. Опоздали! Вытаскиваю ствол, досылаю патрон, и мы с Петрухой бежим на звуки выстрелов. Подбегаем к шалашу, а там «окруженцы» завалили обоих часовых и сбежали. Один часовой еще жив, командую Онищуку, чтобы достали каждого засланца Абвера, сам склоняюсь к раненому. Тот мне хрипит, пуская кровавые пузыри:

– Они, твари, когда сидели в шалаше, один… то ли наступил другому на ногу, то ли еще чего не то сделал… И тот вроде как матюкнулся по-немецки… Сабуров хотел его вытащить… проверить… а тот Сабурова ножом, и эти наружу полезли… Ну, и я стал стрелять, а у них пистолеты… были… В меня они стрельнули… – тут у бойца ртом пошла кровь, и он умер.

Пришлось мне побежать туда, где раздавались крики и выстрелы. Вот я лох! Нет, чтобы сразу эти ксивы проверить, Хвилософ гребаный, опять еще двое погибли из-за моей тупости!..

* * *

– Петро, ложись! Эта сука там где-то засела, стреляет справа, вон – Васильева убил.

– Хорошо, вы отсюда будете постреливать, я обойду его сзади, а где остальные немчары?