Пограничная зона - [26]

— Ну когда же она поймет, что не создана для замужества, семьи, собственного дома? Она ведь вечно болеет, и ноги у нее так болят, она не сможет дни напролет убираться да готовить для этого борова! — вопит бабка.

Я весь вечер слушаю ее причитания. Как тут сосредоточиться на экране? Я же не Супермен. Не умею отключаться от окружающей жизни. Легко отвлекаюсь. Вот ведь мучение! Черт, ну должна же она соображать! Я лежу на кровати и закипаю от злости. Даже перекипаю. Я вся синяя, сине-бело-красная от ярости. Я почти окрасилась в цвета французского флага, настала моя очередь повыступать. Если она снова начнет, я сблевну ей на голову съеденный камамбер.

И она начинает.

— Заткнись!

— Что?

— Я сказала — заткнись, старая карга!

— Да ты что?.. Да ты!.. Я…

— Вот именно, отвянь, проклятая бабка!

— Как ты смеешь мне это говорить?! Мерзкая злая девчонка! Тебе что, нравится, когда я расстраиваюсь? Любишь, когда всем вокруг тебя плохо, да?

— Перестань! Перестань! Перестань!

— Я у себя дома, захочу — буду хоть всю ночь разговаривать!

— Хватит! Я больше не могу!

— Раз ты такая плохая, я позову твоего настоящего отца, Большого Злого Папу. Он заберет тебя в свой дом, к своей шлюхе, и уж там тебе мало не покажется.

Тут я начинаю плакать. Это уж слишком. Зачем она это сказала: «Позову Большого Злого Папу»? Ну зачем? Я вся трясусь, как будто сижу на сушилке. Дрожу так сильно, что волосы шуршат, ногти трещат, зубы стучат. Пугаюсь, как слабоумная, причем сама не знаю отчего: оттого ли, что на мне надеты только маленькая беленькая рубашечка и беленькие же трусики, или потому, что тупая старуха произнесла эти слова — «Злой Папа» — и они непрестанно звучат в моей голове: Злой Папа, Злой Папа, Злой Папа, а его я боюсь больше Крысиного короля, больше Кинг-Конга, больше вируса стрептококка А.

На прошлой неделе произошло нечто серьезное. Очень серьезное. Тревожное, как низкая нота. Страшное, как взрыв в детском саду. Это было так же ужасно, как если бы маленькая девочка утонула в воскресенье после обеда в бассейне. Мы шли по улице Онтарио — я и две мои мамы, шли спокойно и мирно, и они держали меня с двух сторон за руки. Они то приподнимали меня над землей, то опускали, и я подпрыгивала, как тяжеловес-олимпиец, взявший вес. В тот момент я, наверное, думала об игрушках, которые мне вот-вот купят, и как здорово будет играть с ними, и тут появился мужчина. Я его не увидела — почувствовала. Ощутила через мамину ладонь — так она занервничала. Мне хватило этого знака. Я поняла — мне грозит опасность. Я хотела, чтобы они меня отпустили, — тогда я смогла бы убежать, но мама и бабушка держали крепко. Подняв меня вверх на вытянутых руках. Как жертву на заклание. Мужчина наклонил ко мне голову. Я знала, кто он, хотя различала одну только черную тень. Улыбающуюся черную тень — потому что он улыбался, я уверена. Он произнес несколько слов — но я ничего не поняла. Я уже кричала. В воздухе летали огненные искры и стрелы, как будто кто-то заключил меня в огненный круг, чтобы удержать, не дать спастись бегством. И тогда я начала корчиться, как одержимая, точь-в-точь как девочка в фильме «Изгоняющий дьявола». Мне даже показалось, что в какой-то момент голова у меня повернулась на шее вокруг своей оси и я увидела собственную спину. Я заметила, как вокруг собираются люди и что-то говорят друг другу. Приехала полиция. Я видела, как рыбки в аквариуме в витрине зоомагазина танцуют и смеются надо мной. И воняют. Все вокруг воняло. У меня закатились глаза. А тот человек зашел мне за спину, чтобы взглянуть на мое лицо. Колени у меня подкосились. Я не хотела, чтобы он забрал меня с собой, Злой Папа.

С двух лет бабушка рассказывает, какой он злой, мой отец, говорит, если я буду плохо себя вести, он меня заберет. За три года она так промыла мне мозги, что я поверила и испугалась — навсегда. Нет, он не должен меня утащить. Нет. Я ведь была хорошей девочкой, разве не так?

— Я хочу видеть мою дочку, — говорит грубым голосом Злой Папа.

— Ты что, не понимаешь, что у нее истерика?! Ты ее пугаешь. Убирайся! Убирайся, не то сдам тебя в полицию, — кричит бабушка.

Я слышала все, что они говорили, но их голоса звучали словно из-под воды. И мне показалось, что все мы стали рыбами. Монреаль — это огромный водоем. А я — маленькая красная рыбка, ставшая серой, сбросившая все свои красные чешуйки в приступе паники. Злой Папа был огромной рыбой-котом, супер-злой, как в мультике. И эта рыба-кот сейчас уволочет меня, и свяжет по рукам и ногам водорослями, и вытащит пупок, и привяжет его длинной лианой к дереву.

Обе мои мамы почти бегут по улице. Ноги меня не слушаются, и я за ними не поспеваю. Они так и тащат меня по воздуху до самого дома. Мчатся на всех парах по лестнице, ведущей в квартиру. Я пересчитываю все ступеньки животом и коленками. Даже оказавшись в безопасности, далеко от Злого Папы, я дрожу и всхлипываю. Бабушка берет дело в свои руки. Хватает меня под мышки и усаживает в ванну, опускает в воду. Вода очень горячая, но мне она кажется ледяной. Я слышу, как мама рыдает в своей комнате. Она всегда так рыдает, если забывает выпить таблетки. Ее плач похож на долгую жалобу, на стенания, они растекаются по воздуху, как клубы дыма. Так стонут самоубийцы, которых пытаются вернуть к жизни. Вот так же жалобно она будет стонать через шесть лет, лежа на кровати в другой комнате скорби.