Пограничная трилогия: Кони, кони… За чертой. Содом и Гоморра, или Города окрестности сей - [336]
ándale.
Ладно. И вот собрался он спать. А ночью в горах разыгралась буря, сверкали молнии, в горном проходе завывал ветер, так что отдых путешественника был и впрямь не очень спокойным. Вновь и вновь молнии выхватывали из тьмы грозные утесы и вершины, но, кроме того, в их отсветах он с удивлением увидел спускающихся по скалистым arroyos[1452] людей с факелами, горящими, несмотря на проливной дождь; приближаясь, люди тихо выводили какой-то то ли распев, то ли молитву. Он даже приподнялся на своем камне, чтобы лучше к ним приглядеться. Видны ему были главным образом их головы и плечи, как они там движутся тесной толпой со своими факелами, но он заметил некоторую странность их облачений: на них были первобытные шлемы, сделанные у одних из птичьих перьев, у других из шкур диких кошек. Из меха мартышек. На шеях ожерелья то из бусинок, то из камней и океанских ракушек; на плечах накидки, сотканные чуть ли не из лесного мха. При свете их дымящих и шипящих под дождем светильников он заметил, что они несут на плечах то ли паланкин, то ли носилки, а вскоре услышал и разносящиеся между скал заунывные звуки рожков под неспешный ритм, задаваемый барабанами.
Когда они вышли на дорогу, их стало видно получше. Впереди шел мужчина в маске, сделанной из покрытого резными узорами и инкрустированного агатами и яшмой панциря морской черепахи. В руке он нес скипетр с рукоятью, выполненной в виде скульптурного изображения его же, несущего в руке миниатюрный скипетр, на котором, надо думать, красовалось еще более миниатюрное изображение его же со скипетром, и так до бесконечности.
За ним вышагивал барабанщик с барабаном из грубо выделанной кожи, натянутой на ясеневый бочонок, и барабанщик бил в него чем-то вроде булавы или цепа, сделанного из шара твердой древесины, привязанного к палке. Барабан издавал очень мощный, долго длящийся низкий гул, и едва этот гул затихал, как барабанщик вновь, этак снизу вверх, взмахивал своим цепом, а потом слушал, наклонив голову, как, наверное, должен слушать человек, настраивающий инструмент.
За ними шел мужчина с мечом в ножнах (ножны с мечом он нес на кожаной подушке), сзади следовали факелоносцы, а уж за ними мужчины с носилками на плечах. Понять, кого они там несут — живого человека или, может быть, это такая похоронная процессия ночью в горах под дождем, — путешественнику было сложно. Замыкал процессию всадник с духовым орудием, сделанным из тростниковых трубочек, связанных между собой медной проволокой и увешанных кистями. Он играл на нем, дуя в торцы трубочек, а издавал этот инструмент всего три ноты, которые парили над процессией в окутанной ненастным саваном ночи, весомые, как тело на носилках.
И много там шло народу?
Думаю, человек восемь.
Продолжайте.
Они вышли на дорогу, а путешественник сел и спустил ноги с края этого своего алтарного камня; потом поплотнее закутал плечи одеялом и стал ждать. Они подходили все ближе, пока не оказались как раз напротив того места, где он сидел; остановились, стоят смотрят. И путешественник тоже на них смотрит. Ему было любопытно, но и страшновато тоже.
А вам?
Мне было только любопытно.
А откуда вы знаете, что ему было страшновато?
Пришлый посидел молча, глядя на дорожное полотно под ними. Через некоторое время говорит:
Тот человек был не я. Может, он и был какой-то неузнанной частью меня, но в этом я и вас могу заподозрить. Вспомните хотя бы то, что я говорил насчет общности предысторий.
А вы где в это время были?
Спал в своей постели.
То есть вас в этом сне не было.
Нет.
Билли склонился в сторону, сплюнул.
Что ж, сказал он, мне семьдесят восемь лет, и снов за свою жизнь я видел множество. Однако, если мне не изменяет память, в каждом из них присутствовал я сам. Не помню ни одного раза, чтобы мне снились другие люди, а я бы при этом так или иначе не присутствовал. Поэтому я склоняюсь к тому, что в том сне вы видели все-таки себя. Лично я однажды видел себя во сне мертвым. Но я стоял при этом и смотрел на труп.
Понятно, сказал пришлый.
Что вам понятно?
Видите ли, я довольно много размышлял о снах.
А я о них вообще не размышлял. Просто иногда видел их, да и все тут.
А не вернуться ли нам все же к тому вопросу?
Можете делать все, что вам захочется.
Спасибо.
Ведь вы, конечно же, не выдумали все это.
Пришлый улыбнулся. Бросил взгляд на другую сторону шоссе, на поля за ним и покачал головой, но вслух ничего не сказал.
Так к чему там вы хотели возвратиться?
Самое интересное, что ваш вопрос — это как раз тот вопрос, на котором держится весь мой рассказ.
Над их головами пронесся тяжелый трейлер, из-под бетонных сводов вылетели, закружились, а потом вернулись назад ласточки.
Не судите меня строго, сказал пришлый. Эта история, подобно всем другим историям на свете, берет свое начало из некоего вопроса. И любая история, включая те из них, которые оказывают на нас глубочайшее впечатление, некоторым образом возвращается к рассказчику и стирает и его, и его побуждения из памяти слушателей. Так что вопрос, кто рассказчик, очень такой, знаете ли, consiguiente[1453].
Но не может же быть, чтобы все истории были про один и тот же вопрос.
